Эта стена еще в XVII веке защищала монастырь от набегов сначала гуситов, а позже и шведов. Стена была полой, с многочисленными ходами и внутренними лестницами, позволяющими защитникам крепости незаметно перебираться на наиболее опасные для штурма участки и оттуда обрушиваться на осаждающего противника. В нынешнее время эти ходы показывали только гостям Ясной Гуры, да и то не всегда: многие лестницы и внутренние перекрытия были источены временем и стали совсем ветхими. Потому и двери, открывающие доступ внутрь стены, велено было постоянно держать под замком, во избежание несчастных случаев.

К Тадеушу подошел наконец брат-ключник, сгибаясь под тяжестью полупудовой, не меньше, корзины с великим множеством ключей.

– Брат Теофил, гости вчера осматривали эту часть стены? – повернулся к нему Тадеуш.

– Да, но только снаружи. Меня попросили открыть одну из дверей, ведущих внутрь стены, но замки совсем заржавели, и два ключа сломались прямо у меня в руках, – закивал Теофил. – А третья дверь, во-от эта, оказалась и вовсе открытой: замок там вообще превратился в труху. Поэтому дверь была прижата большим камнем. Но никто из гостей не пожелал пачкать руки и ворочать камень, все прошли мимо…

Уже не слушая, Тадеуш направился к двери, подпертой камнем. Беглый осмотр показал, что камень ворочали совсем недавно и даже не удосужились вернуть в прежнее земляное «гнездо».

Тадеуш взялся за камень, поднапрягся… Нет, слишком тяжело для однорукого.

– А ну-ка, помоги! – крикнул он брату Теофилу.

Камень дрогнул, тяжело качнулся. Тадеуш ухватился за массивную дверную ручку, в душе надеясь, что древние гвозди не вылетят от рывка. Но нет – дверь со скрипом поддалась и отворилась.

Теофил вскрикнул: прямо за дверью, почти на пороге, виднелись чьи-то ноги в грубых монашеских башмаках. Тадеуш и ожидал увидеть примерно такую картину, поэтому промолчал. Пригнувшись, он шагнул за порог, во влажную затхлость. Присел на корточки, взял лежащее тело за плечи и с усилием придал ему сидячее положение.

Это был, как и предполагал Тадеуш, брат Симеон. Разумеется, мертвый…

Теофил, непрерывно крестясь, порывался бежать за помощью. Прикрикнув на ключника, Тадеуш заставил его помочь вытащить тело наружу, перевернуть лицом вниз. Ощупал спину трупа, затылок: так и есть: сначала беднягу с силой «приложили» спиной об стену с выступающими ребрами кирпичей, а потом, оглушенному, проломили чем-то голову.

Тадеуш огляделся: кусты бузины надежно прикрывали их возню с трупом, никто из монашеской братии их не видел.

– Давай-ка, брат Теофил, спрячем тело до времени обратно за дверь. Давай-давай, так надо! – прикрикнул Тадеуш. – Я пойду доложу о нашей находке отцу приору, а ты запрись у себя и пока никому ни слова! Понял? Поклянись Девой Марией!

По дороге к апартаментам предстоятеля Тадеуш зашел в мастерские монастыря и именем аббата велел двум дюжим кузнецам следовать за ним. Сделав крюк, он заскочил в свою келью и захватил корзинку с рубашкой, найденной в купальне.

За дверями в гостиную, где аббат Девэ продолжал удерживать возмущенных клириков, было шумно. На пороге замерли два дюжих монаха, и Тадеуш мысленно усмехнулся: видно, отец приор тоже страховался от возможных неприятностей. Он объявил стражам, что прибыл с докладом о выполнении поручения аббата и просит его выйти наружу.

Взъерошенный и красный аббат через минуту вышел, увлек Тадеуша в боковой притвор и буквально простонал:

– Ну, говори же, сын мой! Говори быстрее, ибо наши гости на грани бунта!

Калека поведал приору о страшной находке за дверью в крепостной стене, а также показал нижнюю рубашку, брошенную в камин купальни и только чудом не сгоревшую.

Аббат выслушал рассказ, взял в руки рубашку, рассмотрел вышитые у ворота буквы «S. J.» и инициалы владельца, взятые в кокетливый вышитый вензель.

– Проклятый иезуит! – вырвалось у приора.

Он несколько раз перекрестился и с отвращением бросил рубашку обратно в корзину.

– С полгода назад он вернулся из заморской испанской колонии в Америке, – словно размышляя вслух, произнес аббат. – Ходят упорные слухи, что орден отозвал его оттуда из-за того, что брат наш во Христе приобщился к пагубной привычке местных племен жевать листья какого-то кустарника. Сок, содержащийся в этих листьях, дикари используют перед сражениями для придания воинам храбрости. Говорят, что злоупотребление этим соком может привести человека к совершению безумных поступков…

– И привело, – кивнул Тадеуш. – Если угодно, отец приор, я в любую минуту готов дать письменные показания.

Аббат машинально кивнул.

– Но, насколько я понимаю, они никому не потребуются, – позволил себе горько усмехнуться калека. – Самое большее, что грозит негодяю, это церковный суд его ордена. На насильника и убийцу наложат какое-нибудь «страшное» покаяние в виде тысячи молитв, потихоньку переведут в другой приход – тем дело и кончится…

– Мы поговорим об этом позже, Тадеуш! – раздосадованный аббат выпрямился, прищурился, глядя на собеседника. – Это не мирское дело, и не мирянину надлежит давать оценки поступкам отцов церкви!

– Прошу простить, отец приор. – Калека склонил перед аббатом голову. – Полагаю, что мои услуги вам сегодня больше не понадобятся…

– Да-да, конечно, Тадеуш, – кивнул Девэ, думая о чем-то своем. – Можете быть свободным и заниматься всем, чем вам угодно!

– Пользуясь случаем, я смиренно прошу у вас аудиенции и приватного разговора, отец приор! – вторично поклонился калека. – Разумеется, не сию минуту, а в тот день и час, который вы назначите.

– Хорошо, Тадеуш. К обеду, полагаю, мы распрощаемся с нашими гостями, а после вечерней службы я готов принять и выслушать тебя!

* * *

– Значит, вы настроены покинуть нашу обитель, господин Берг, – задумчиво произнес аббат Девэ. – Надеюсь, ваше решение никак не связано со страшным ночным происшествием и теми резкими словами, которые вырвались у меня в минуту раздражения?

– Я не могу поклясться в этом! – покачал головой собеседник. – Ваше очевидное намерение не придавать преступлению подобающей огласки убедило меня в том, что я в этой «стае» – все же чужая «птица».

– Полагаю, напоминать вам о том, что существует Суд Божий, который со временем воздаст всем грешникам по заслугам, бесполезно. И вы по-прежнему считаете, что миряне имеют право судить одного из столпов нашей церкви… И то обстоятельство, что по одной паршивой овце они будут судить обо всей пастве, вас ничуть не трогает. Что ж, видит Бог, как мне не хочется расставаться с вами, господин Берг, – признался предстоятель. – Скажу по совести, у меня еще не было столь квалифицированного хранителя библиотеки и столь интересного собеседника, как вы…

– Благодарю, отец приор…

– Не говоря уже о прочих ваших талантах и способностях, – чуть заметно усмехнулся аббат. – М-да… Но все птенцы, говоря образно, рано или поздно покидают свое гнездо – если вас не оскорбляет такое сравнение, господин Берг. Что ж, не смею удерживать вас и влиять на ваш выбор! С того момента, как вы попали в мой монастырь – а это случилось, если не ошибаюсь, осенью 1874 года, прошло почти 20 лет. Я помогу вам освоиться в мире, который вы покинули много лет назад и который забыл вас! Без сомнения, вы знаете, что я имею большие связи за пределами нашей обители. И регулярно навожу в миру всякие справки – в том числе и на ваш счет, господин Берг! Русский император, которого вы прогневали и который объявил вас во всероссийский розыск, давно уже почил в бозе. Его царственный наследник, Александр III, полагаю, знать не знает вашего имени. К тому же ходят слухи о тяжкой болезни императора и о том, что нынешний год ему не пережить[3]. Так что ему не до вас, господин Берг! Что же касается полицейского розыска, объявленного на вас 20 лет назад, то вряд ли его можно считать серьезным фактором…