Еще долго Амалия видела это, будто в замедленном видеоролике, который раз за разом прокручивала ей память. А потом она стояла на вечерней заснеженной киевской улице возле искалеченной машины и плакала. От испуга, бессилия, обиды, одиночества, не зная, что делать вообще и как именно действовать сейчас. Подходили люди, фотографировали мобилками разбитую машину, сочувствовали, давали какие-то нелепые советы, но она воспринимала все это, словно во сне. Наконец какой-то таксист притормозил на «ланосе» рядом и предложил ей конкретную помощь. Он спросил, застрахована ли машина, и, услышав, что нет, сам вызвал эвакуатор.

Срок страховки, кстати, закончился ровно две недели назад. Но Амалия не поспешила возобновить соглашение еще на год, не уверенная, что это вообще будет ей нужно. Этот гипотетический «еще год» казался тогда очень далеким, туманным и длинным сроком, и еще неизвестно было, дотянет ли она сама его до конца. Бывают в жизни такие периоды…

Иногда она грешным делом думала, что если бы шла чуть быстрее, то ветка, возможно, шарахнула бы ее по голове — и все! Это закрыло бы занавес спектакля, в котором жизнь будто вытолкнула ее на сцену играть чужую роль вместо своей, привычной за многие-многие годы. При этом — ни сценария, ни слов новой роли она не знала, а жила-играла словно наощупь, поглядывая вокруг, озадаченная такой неожиданностью. Но ветка и силы небесные выбрали Пежулю, а ее оставили играть дальше.

Надо сказать, что с машиной могло бы быть и хуже, а так — ходовая часть практически не пострадала. Просто Амалия понятия не имела, что ей теперь делать, ведь в старом спектакле рядом с ней был персонаж, который быстро и умело, будто с помощью волшебной палочки, решал множество вопросов — и бытовых, и автомобильных, и разных прочих, о которых она привыкла не задумываться. Но — занавес упал неожиданно и, как показалось Амалии, разрубил пьесу надвое. Далее — каждый отдельно, и она должна была теперь играть сама и наугад или не играть вообще.

Но сегодня она ехала в маршрутке домой и не испытывала дискомфорта, ведь в голове все еще звучали фразы на французском — и рассказ Кристин о ее бретонской бабушке, которая пережила столько трудностей в жизни, даже проведя ее среди шикарных цветов, и добрые слова о Киеве, которые восторженно говорил на прощание муж Кристин, и комплименты ее французскому произношению, и их приглашение: «Когда будете в следующий раз в Париже, непременно позвоните, мы вам покажем наши любимые места…»

«Когда будете в следующий раз в Париже…» — грустно улыбнулась Амалия, поправила на руках кружевные перчатки, привезенные когда-то именно оттуда, и снова включила «внутреннее видео» на повтор неожиданно «прочитанной» сегодня истории.

— … Охи заорал я тогда! Бросил «болгарку» на пол, ухватился за руку, затопал ногами, стиснул зубы, присел и замер… Тихо стало так, будто я оглох. Вдруг где-то за стеной завыл пес. Затем в подъезде зажужжал лифт.

Боль не утихала, а наоборот — поднималась выше по руке. Я открыл глаза. «Болгарка» валялась в стороне, шнур был выдернут из розетки. А в метре от меня на паркете лежали на расстоянии друг от друга… два пальца. Я сжимал правой рукой левую ладонь и боялся отпустить, наверное, еще не верил, еще надеялся, что все не так плохо…

Но вдруг потекла кровь. Страшно и почему-то неожиданно. Я бросился на кухню — обычно именно здесь люди держат медикаменты. Здоровой рукой я выдергивал один за другим ящички кухонной мебели, иногда снова хватаясь здоровой рукой за покалеченную, чтобы зажать рану. Весь пол кухни забрызгал кровью, но мне было не до этого. Не найдя аптечки, я схватил из стопки чистое полотенце и туго обмотал им руку.

«Спокойно! Без паники! — как в армии, скомандовал я себе и мгновенно вспомнил недавно виденную передачу о достижениях современной хирургии. — „Скорую“! Срочно вызвать „скорую“! Надо успеть!»

Я бросился в коридор, где на полочке стоял хозяйский телефон, зажал закутанную руку в подмышке и другой набрал «103».

Молодой широкоплечий мужчина ударил правой рукой по столу, а затем покрутил перед собою левой, но вряд ли его собеседник, Виктор, разглядел отсутствие на ней двух пальцев, ведь тот сидел в помещении кафе в темных очках, и хоть и реагировал на рассказ, но, казалось, смотрел куда-то над головой рассказчика.

— И что? Как вы действовали дальше? — заинтересованно спросил слушатель. — Неужели не пытались спасти руку?

— Пытался. Через мгновение я отыскал на чужой кухне пустую полулитровую банку, даже сполоснул ее для порядка, и вернулся в гостиную, где как раз в тот день делал хозяевам ремонт.

Знаете, не буду скрывать — стремно было на них смотреть… А тем более — взять и положить в банку. Мне и не верилось, что это на самом деле мои пальцы, и хотелось бежать скорее к врачам за помощью, чтобы они все уладили…

Я присел на корточки и сделал это. Они были еще не холодные и упали на стеклянное дно один за другим тихо, как в немом кино. Запомнилось, что здоровая правая рука тогда ужасно дрожала.

Вдруг я осознал, что потерял чувство времени, а «скорая», видимо, уже вот-вот приедет, поэтому лучше бежать ей навстречу! Я схватил банку здоровой рукой и бросился к двери. По дороге заметил свою сумку, повесил ее на плечо, локтем нажал ручку входной двери, а потом толкнул дверь ногой, чтоб она закрылась. Так же локтем нажал кнопку лифта и прислонился к стене.

Острая боль в руке прошла, но две раны болели тупо, и казалось, будто через те места тянули из моей руки жилы.

Открылись двери грузового лифта. Мне было безразлично, какой приедет первым, лишь бы быстрее! Я вошел в кабину, натолкнувшись на тревожно-недовольный взгляд девушки с пышными рыжеватыми волосами, и локтем нажал кнопку первого этажа. Казалось, лифт спускается бесконечно долго. Я терял силы, а перед глазами все еще стояла абсурдная картинка — мои пальцы сантиметрах в двадцати друг от друга на светлом паркете гостиной, и возле каждого из них крошечная алая лужица.

Вдруг лифт замер и остановился, но двери не открылись. Я подождал мгновение и снова нажал кнопку с единицей. Движение возобновилось. Но теперь казалось, что лифт везет нас не вниз, а вверх, и при этом ползет так долго, как в высотке, а не в шестнадцатиэтажном доме. Я в сердцах ударил ногой по двери, в ответ рука отозвалась резкой болью, но ничего не изменилось — лифт двигался медленно, словно издевался. Я поднес к лицу раненую руку — полотенце уже пропиталось кровью.

Барышня, которая стояла позади меня, строго сказала: «Что вы вытворяете? Взрослый человек! А я, между прочим, спешу!»

Я уже потерял ощущение времени, силы меня покидали, хотелось присесть, а еще лучше — лечь, замереть и заснуть. Но где-то навстречу мне уже мчались врачи, и я тоже должен был спешить… Чтобы не упасть, я поменял позу и прислонился к стене. Видимо, задел какую-то кнопку, потому что лифт снова дернулся и замер. Дверь не открылась. Моя сумка предательски сползла с плеча на пол. Девушка гневно посмотрела на меня и отшатнулась — у меня не было сил говорить, я только протянул к ней банку со своим сокровищем. Она замерла. Я показал ей вторую руку, замотанную уже покрасневшим полотенцем. Она быстро поняла, что с рукой плохо, но что во второй?