Мы ехали два дня, и чем южнее, тем неспокойнее мне становилось. После смерти отца я поклялась себе не возвращаться в Лондон, в эту каменную пустыню на Темзе, пожирающую собственных детей. И вот нарушила данное себе слово и теперь с нетерпением жду, чем встретит меня город…»

Лондон, 5 ноября 1883 года

Когда открытый двухколесный экипаж вез Сару Кинкейд и Мортимера Лейдона с вокзала Кингс-Кросс в Вестминстер, стояло утро. Багаж они оставили на вокзале, с тем чтобы его доставили в дом Лейдона, что в престижном квартале Мейфэр. В дорожной сутолоке, уже в эти ранние часы царившей на привокзальной улице, легкий экипаж мог проехать скорее, чем карета, запряженная несколькими лошадьми. Кучер ловко правил юркой коляской, пробираясь между телегами и повозками, ехавшими в город по Грейз-Иннлейн. Их путь пролегал через бедные грязные кварталы Сент-Пенкраса и Клер-кенуэлла. Сара многозначительно взглянула на доктора Лейдона.

— Судя по всему, Лондон не особенно изменился с моего последнего посещения. Бедные все также бедны, а богатые все так же богаты.

— Ну, было бы удивительно, если бы ситуация изменилась так быстро, не правда ли, дитя мое? — добродушно улыбнулся доктор. — Если ты так беспокоишься о бедняках, рекомендую тебе Уильяма Бута. Полагаю, он придется тебе по сердцу.

— Бут? Кто это?

— Он называет себя «генералом». Набрал целую армию проповедников, благовествующих пьяницам и бездельникам в Уайтчепеле и других кварталах.

— Человек с идеалами, — одобрительно отметила Сара.

— Фантазер, — покачав головой, поправил Лейдон. — Работные дома. Только благодаря им можно справиться с нищетой на улицах Ист-Энда.

— А, работные дома. Так они еще существуют?

— Разумеется, — снова улыбнулся Лейдон. — Я был бы крайне удивлен, если бы эти столь полезные обществу заведения исчезли.

— Действительно, работные дома полезны тем, кто их содержит. Уже одно их название — насмешка, ведь это тюрьмы, где в нечеловеческих условиях вынуждены жить люди, не совершившие никакого другого преступления, кроме того, что превратились в нищих. Без зазрения совести разлучают семьи, а питания хватает ровно настолько, чтобы не умереть с голоду. Досыта там еще никого не накормили.

— Ты начиталась Доккенса, дитя мое, этого злобного ниспровергателя всего и вся, который всю жизнь только тем и занимался, что порочил наш славный народ.

— Его имя Диккенс, дядя, и я не думаю, что он был злобным ниспровергателем всего и вся. Скорее, мудрым человеком.

— Ну Бог с ним. Ты только оглянись вокруг! Ведь это Лондон, крупнейшая метрополия мира и блистающий центр империи, увидев который побледнели бы от зависти сами римские императоры.

— Блистающий, это верно, — упрямо отозвалась Сара. — Но там, где много света, много и тени…

Экипаж доехал до Чаринг-Кросса, пульсирующего центра Лондона. С ударом колокола церкви Святого Мартина-в-Полях город окончательно пробудился к утренней жизни, и из богатых западных кварталов в клубы на Пэлл-Мэлл, в правительственный квартал и к Темпл-Бару, где располагались конторы адвокатов, потянулись солидные экипажи с состоятельными джентльменами. Роскошные особняки, казавшиеся особенно великолепными после мрачных кирпичных домов Клер-кенуэлла, обрамляли Трафальгарскую площадь; важные господа направлялись на Королевскую биржу, повсюду сновали со своими повозками проворные чистильщики обуви, дворники, продавцы пирожков, надеявшиеся, что им тоже перепадет что-нибудь от лондонского богатства.

Город казался прекрасно отлаженным механизмом, хорошо смазанной машиной, где ничего не пропадает зря. То, что за ненадобностью выбрасывали одни, чтобы выжить, подбирали другие, и вдруг Сара поняла, почему так ненавидит Лондон с его глубоко укоренившимся прагматизмом. Ее отец тоже не любил его, не случайно уединился в Йоркшире. На какое-то мгновение Сара пожалела, что согласилась на просьбу крестного. Большой город оглушил ее движением, шумом, запахами, дымом, поднимавшимся из бесчисленных каминных труб. Зачем она поддалась своему любопытству? Что она здесь потеряла?

Но поздно — экипаж уже свернул на Уайтхолл, проехал здание адмиралтейства, замедлил ход у дома номер четыре и через высокие ворота въехал во двор, где находилось длинное кирпичное здание; его высокие фронтоны и белые окна выглядели очень импозантно. Сара еще ни разу не бывала здесь, но тем не менее знала, что по этому адресу располагается Скотланд-Ярд.

— Удивлена? — поинтересовался Лейдон, когда экипаж остановился.

— Немного, — призналась Сара, выходя и опираясь на руку кучера. — Я полагала, мы едем на улицу Сент-Джеймс, где обычно принимает королева.

— Ее величество занята важными делами, дитя мое. У нее нет времени принимать тебя.

— Вот как? А разве ты не говорил, что она просит моей помощи?

— Просит — через своего советника сэра Джеффри Халла. А он ждет нас здесь.

— Нас уже ждут?

— Ждут, дитя мое. И это свидетельствует о том, как важна твоя миссия.

— Ну вот, миссия, — невесело усмехнулась Сара. — Ты все шутишь, дядя. А я даже не знаю, зачем приехала.

— Еще немного терпения, и ты все узнаешь. — И доктор снова улыбнулся — любезно, но как-то неопределенно.

Навстречу им вышел полицейский в темно-синей форме. Когда Лейдон, пошарив в сюртуке, вручил ему какую-то бумагу, тот слегка поклонился и попросил пройти за ним. По широкой галерее и бесконечным коридорам, в которых стоял острый запах свежей мастики, а все дубовые двери были закрыты, констебль провел Сару и Лейдона на верхний этаж. Перед дверью, ничем не отличавшейся от остальных, он остановился, постучал, зашел в кабинет, но тут же появился снова.

— Вас просят войти, — отрапортовал он, как вышколенный слуга богатого дома, и удалился, а посетители прошли в кабинет.

Единственное окно строго обставленного помещения выходило во двор, давший зданию свое столь известное название. На большом дубовом письменном столе были навалены папки, документы, фотографии. У одной из стен, окрашенных в тускло-зеленый цвет, стояла этажерка с книгами и какими-то предметами. На противоположной стене висела большая карта города. В глубине кабинета можно было видеть двух мужчин, казалось, ждавших посетителей. Один — ровесник Лейдона, как и тот, одетый в черный, до колен, сюртук, с седыми поредевшими волосами, но внимательным взглядом, в котором еще не угасла молодость. Другой был намного моложе, приземист, в мундире того же цвета, что и блестевшие от помады черные волосы. Узкие глаза, длинный нос и подкрученные вверх усы придавали ему суровый и непреклонный вид солдата, что Саре сразу не понравилось.

— Наконец-то, доктор Лейдон, — с явным облегчением поздоровался старший. — Получив вашу телеграмму из Манчестера, мы с нетерпением ожидали вас. Добро пожаловать.

— Благодарю, сэр Джеффри, — учтиво ответил Лейдон. — Позвольте представить вам леди Кинкейд, дочь нашего уважаемого друга Гардинера. Сара, сэр Джеффри Халл, советник королевы, и это, осмелюсь добавить, не только почетное звание.