Впрочем, сигареты оказались отнюдь не отвратительными. Навкус они были довольно хороши. Морт направился в свой кабинет, выпуская клубыдыма и чувствуя приятное головокружение. Ах проклятая живучесть пагубныхпривычек, подумал он. Как сказал Хемингуэй? Ни этим августом, ни этим сентябрем— в этом году ты можешь делать все, что тебе угодно. Но придет время. Оновсегда приходит. Рано или поздно ты снова сунешь что-нибудь в свой большойстарый рот. Выпивку, сигареты, может быть, дуло пистолета. Ни этим августом, ниэтим сентябрем…

…к сожалению, был октябрь.

Исследуя более поздний слой залеганий в столе, он обнаружилстарую банку с солеными орешками. Банка была еще наполовину полной. Попробоватьорехи он не решился, но крышка банки оказалась отличной пепельницей. Морт селза стол, посмотрел на озеро (как и миссис Гавин, лодки, которые раньше тамплавали, тоже исчезли), насладился своей старой отвратительной привычкой иобнаружил, что теперь может думать о Джоне Шутере и о рассказе Джона Шутерадаже не теряя самообладания.

Безусловно, этот человек принадлежал к Племени Безумцев;теперь в этом не было никаких сомнений. Что же касается того, что Морт испытал,когда обнаружил, что рассказы действительно очень похожи…

Что ж, литературное произведение всегда представляет собойпредмет. Конкретный предмет — во всяком случае, к нему можно относиться как кконкретному предмету, особенно если кто-то покупает его у вас. Но в другом,более высоком смысле оно вовсе не является предметом. С одной стороны, любойрассказ столь же конкретен, как ваза, стул или автомобиль. Он представляетсобой чернила на бумаге, хотя дело вовсе не в чернилах и не в бумаге. Мортачасто спрашивали, откуда он берет свои идеи, и хотя писатель посмеивался надэтим вопросом, при этом его всегда охватывал смутный стыд. Потому что в глубинедуши он чувствовал свою неискренность. Казалось, все вокруг думают, будтогде-то существует Центральный Склад Идей (точно так же, как существует кладбищеслонов или легендарный потерянный город золота), а у Морта есть секретнаякарта, с помощью которой он может ездить туда и обратно.

Морг Рейни должен помнить, где именно он был, когда к немуприходила определенная идея. Писатель знал, что идея часто появлялась врезультате того, что он увидел или почувствовал некую странную связь междупредметами, событиями или людьми, между которыми прежде вроде бы и не былоникакой связи. Именно таким образом в его голове рождались замыслы, которыепозже воплощались в рассказы и романы. Что же касается того, почему именно Мортвидел и чувствовал эти связи и почему, заметив их, испытывал желание описатьих.., об этом он не имел ни малейшего представления.

Если бы Джон Шутер пришел к нему и, вместо того чтобысказать: «Вы украли мой рассказ», сказал бы: «Вы укради мою машину», Мортбыстро и решительно справился бы с ним. Даже если бы речь шла о машинах одноймодели, одного цвета и года выпуска. Он бы показал человеку в черной шляпепаспорт на свой автомобиль, предложил бы ему сравнить номер на розовой карточкес тем, что выбит над дверцей, и прогнал бы этого Шутера прочь.

Но когда у вас появляется идея рассказа, никто не дает вампод нее закладную. Зарождение идеи проследить невозможно. Разве можно получитьзакладную под то, что нельзя увидеть, потрогать, понюхать? Когда вы продаетесвое произведение, вам прежде всего предстоит понять всю систему финансовыхвзаимоотношений, вам предстоит выдержать множество неприятностей, так как этиублюдки — из журналов, газет, книжных издательств и кинокомпаний — будутвсячески стараться сбавить цену. Но сама идея приходит к вам свободной, чистойи не связанной никакими финансовыми отношениями. «Вот в чем дело», — решилМорт. Вот почему он испытывал чувство вины, хотя точно знал, что ни слова непереписал у фермера Джона Шутера. Он чувствовал вину, потому что творчествовсегда чуть-чуть похоже на воровство. И здесь уж ничего не изменишь. Простослучилось так, что Джон Шутер оказался первым, кто бросил ему в лицо этообвинение. Морт понял, что в глубине души уже давно ожидал чего-то подобного.

Морт смял сигарету и решил было вздремнуть, но подумал, чтодля оздоровления как умственного, так и физического состояния было бы неплохочто-нибудь съесть, почитать часа полтора, а затем немного прогуляться у озера.Он слишком много спал, а это один из признаков депрессии. Но, не дойдя докухни, он свернул в гостиную и оказался возле длинной кушетки, стоящей устеклянной стены. «Черт с ним, — подумал Морт, подкладывая одну подушку подшею, а другую под голову. — У меня депрессия».

Перед тем как погрузиться в сон, он мысленно несколько разповторил: Я ему еще покажу. Не такой уж он и крутой. Просто плагиатор.

Ему приснилось, что он заблудился в поле, на котором рослаогромная кукуруза. Спотыкаясь, пробирался от одной грядки к другой. Над егоголовой сверкало солнце, отражаясь от наручных часов, по полдюжине на каждойруке, и все показывали разное время.

— Помогите! — закричал Морт. — Кто-нибудь, пожалуйста,помогите мне! Я заблудился! Мне страшно!

Внезапно колосья кукурузы перед ним зашелестели. С однойстороны из них показалась Эми. С другой стороны вышел Джон Шутер. Оба онидержали ножи.

Я уверен, что смогу справиться с этим делом, говорил Шутер,когда они оба, подняв ножи, двигались на Морта. Я уверен, что со временем твоясмерть станет тайной даже для нас самих.

Морт бросился бежать, но чья-то рука — он был уверен, чтоэто была рука Эми, — схватила его за пояс, швырнула на спину. И когда ножисверкнули в горячем солнце этого громадного секретного сада…

Его разбудил телефонный звонок. С того времени, как он легна кушетку, прошел час и пятнадцать минут. Морт с трудом вырвался из кошмара —кто-то преследовал его, это единственное, что он мог ясно вспомнить, — и сел.Тело пылало огнем; казалось, каждый дюйм его кожи был залит потом. Пока онспал, солнце переползло на другую сторону дома и бог знает сколько времениподжаривало его сквозь стеклянную стену.

Морт медленно заковылял в коридор, к столику с телефоном. Ончувствовал себя как водолаз, идущий по дну реки против течения, клевал носомпри каждом шаге, во рту стоял вкус кошачьей мочи, Казалось, стоило емуприблизиться на шаг к двери, как та отступала на такое же расстояние назад, иМорту уже не в первый раз подумалось, что ощущения в ару, должно быть, оченьпохожи на то, что испытывает человек после слишком крепкого сна в жаркийполдень. Хуже всего было даже не физическое состояние. Тяжелее всего былоневыносимое, лишающее всяческих ориентиров чувство, будто находишься запределами самого себя — будто ты просто наблюдаешь за самим собой в телекамерус затуманенными линзами. Морт поднял трубку, ожидая услышать Шутера. Конечно,это будет он — единственный человек, в этом огромном мире, с которым мне неследует говорить сейчас, когда я в таком беззащитном состоянии, когда однаполовина моего сознания, кажется, не знает, где находится другая. Конечно, этоон, кто же еще?