– Ну ты его хотя бы спросила? Может, не заметил, когда покупал.

– Он говорит, фториды обызвествляют эпифиз. И при этом он даже не знает точно, где эпифиз находится!

Ну да, физики же – не химики, подумала я.

– Гидроксиапатит, – вдруг без всякой связи говорит Кристина.

– Что?

– Заменитель фторида в этой зубной пасте на травах, – фыркает она. – Обхохочешься.

– Ты имеешь в виду тот самый гидроксиапатит, как в зубной эмали?

– Да! И почему это только разрешено, не понимаю.

– Интересно, – говорю я.

– А ты запиши видео на эту тему, – предлагает Кристина. – Я сейчас в лаборатории. Позже поговорим.

Видеоролик о фторидах и зубной пасте – действительно неплохая идея. Многим кажется странным, что я училась на химика, писала диссертацию – и все для того, чтобы теперь делать что-то там для средств массовой информации. Но я поступаю так по убеждению. Чтобы служить человечеству, ученый не обязательно должен заниматься только лабораторными исследованиями. Не менее важно о науке говорить. Потому что непрофессионалам и в самом деле чертовски трудно получить доступную пониманию и в то же время корректную информацию. В Сети полно всякого – от полуправды до откровенной чуши, – и все это впаривается с пугающей убедительностью. Надежную информацию можно найти в специальной литературе, а результаты последних исследований – в научных журналах, но читать эти источники – просто страшный сон, даже специалистам они порой не по зубам. Наука – как элитарный клуб с тайным зашифрованным языком. Конечно, есть смысл в том, чтобы эксперты общались между собой на профессиональном языке. Но, с другой стороны, это вообще-то абсурд: не-специалистам этих публикаций не понять, а ведь подумайте – большая часть исследовательских работ финансируется из государственных средств. И получается, что налогоплательщики не могут понять, на что именно уходят их деньги. Поэтому я считаю, что и на YouTube, и на телевидении могло бы быть больше ученых-популяризаторов, чтобы «переводить» с языка науки.

* * *

Пока я тут спокойно завтракаю, давайте для разминки начнем с различий между фторидом и фтором. Я сейчас жарю яичницу, это как раз будет в тему моей тефлоновой сковородки – держите это в голове, а я пока сделаю разбег, дав предварительную информацию.

Фториды – это соединения фтора с другими элементами. Взгляните на периодическую систему элементов (она, кстати, приведена в конце этой книги). Фтор (обозначен буквой F) вы найдете в группе VII; входящие в эту группу элементы называют галогенами. Фтор – это газ, напоминающий запахом всем известный бассейновый галоген – хлор. Надеюсь, однако, что вам никогда не доведется его понюхать, потому что фтор чертовски опасен.

Почему я говорю «чертовски опасен»? Да потому что даже самые мизерные количества газа фтора, если будут содержаться в воздухе, вызовут у человека ожог глаз и легких. Столь агрессивные свойства обусловлены высокой реактивностью этого газа. Здесь действует правило, в общих чертах звучащее так: чем проще и быстрее вещество вступает в химическую реакцию с другим веществом, тем менее оно поддается контролю и, следовательно, тем опаснее. Существуют и другие причины, почему субстанция может быть опасной и токсичной, но об этом позднее.

Так вот: при реакции с водой фтор образует фтороводородную, или плавиковую, кислоту[5]. Термин под стать жутким свойствам кислоты: случайно попав на руку, она не только сожжет кожу, но и, просочившись до самой кости, растворит ее. По сравнению с ней другие опасные кислоты, например соляная (соответствующая кислота хлора), представляются почти безобидными.

Так что держитесь, пожалуйста, подальше от элементарного – то есть чистого – фтора и фтороводородной кислоты!

При этом соблюдайте следующие правила… А нет никаких правил! Дело в том, что эти вещества ни в природе, ни в зубной пасте, по счастью, вообще не встречаются. Что вообще-то вполне логично: если фтор настолько агрессивен, что вступает в реакцию со всем, что плохо лежит, можно полагать, что в природе все, что возможно, со фтором уже «отреагировало».

Но фтороводородную кислоту можно производить в лаборатории. Не то чтобы какой-то там чокнутой химичке вздумалось захватить мировое господство – нет, это делают ради [моей] яичницы. В оборудованной соответствующим образом химической лаборатории можно подыскать вещество – потенциального партнера фтороводородной кислоте для реакции. А подобрав правильного партнера, можно производить, например, политетрафторэтилен[6], известный также как тефлон[7]! Вот мы и вернулись к моей сковородке и яичнице.

И что теперь с засевшими в сковороде атомами фтора? У меня что теперь – фтор в яичнице? Хороший вопрос, пора копать основательно.

У большинства элементов, даже исключительно реактивных и агрессивных, есть стабильная форма, в которой они расслаблены. Агрессивен атом или расслаблен – зависит от его строения. Как и во всех областях жизни, в химии в расчет всегда идут внутренние показатели. (Или почти всегда. В модели частиц их внутренность на самом деле не играет никакой роли.)

Мы часто полагаем, что атомы – это самые крошечные составные части нашего мира, но на самом деле это не так. Атомы состоят из трех различных элементарных частиц: из протонов, нейтронов и электронов. Протоны заряжены положительно, нейтроны электрически нейтральны, а электроны несут отрицательный заряд. Наш мир во всем его многообразии состоит всего лишь из трех конструктивных элементов. (На этом месте физик выразился бы немного иначе, но не будем без необходимости усложнять). И это на самом деле озадачивает. Ведь смешивая муку, яйца и молоко, а затем разогревая эту смесь, я в результате получаю или блинчики, или макароны, в зависимости от того, как и в каких пропорциях комбинирую компоненты. И даже если блинчики и макароны уж точно разные блюда, у них все же больше общего, чем у золота с кислородом. Тем не менее и золото (металл), и кислород (газ) строятся все из тех же трех конструктивных элементов. Невероятно, не правда ли?