— Велите бить сбор, лейтенант! — вскричал капитан. — Мы угадали. Ребята, — продолжал он, обращаясь к экипажу, — ура Америке! Смерть Англии!

Матросы ответили ему единодушным восклицанием, и на английском бриге послышалась команда: «Койки долой!» Барабанщик на фрегате тотчас ответил тем же, и все приготовились к бою, канониры бросились к пушкам и на реи. Капитан остался на баке, играя со своим рупором, символом власти на корабле, морским скипетром, который командир судна во время бури или сражения всегда держит в руке.

Между тем роли переменились: теперь уже английский корабль притворялся спокойным. Как только они сблизились на пушечный выстрел, длинное облако дыма взвилось по всему протяжению брига, послышался грохот, подобный грому, но чугунные ядра, отправленные сгоряча, не сумели преодолеть расстояние между кораблями и попадали сбоку от фрегата, причинив ему так же мало вреда, как град, гонимый ветром, какой-нибудь кровле. Фрегат, не удостоив ответом эту преждевременную атаку, молча и спокойно шел вперед и поворачивал к ветру, чтобы скорее сблизиться с неприятелем.

В это время капитан обернулся, чтобы бросить последний взгляд на свой корабль, и с удивлением увидел новое лицо, которое появилось на сцене в эту страшную, торжественную минуту.

То был молодой человек лет двадцати двух — двадцати трех, не больше, с бледным и печальным лицом, одетый просто, но изящно; капитан прежде не замечал его у себя на корабле. Он стоял, прислонившись к фок-мачте, сложив руки на груди и с меланхолическим видом посматривая на английский бриг, который шел на всех парусах. Непоказное спокойствие в такую минуту, и притом в человеке не военном, удивило капитана. Тут только вспомнил он о государственном преступнике, которого граф д'Оре привез к нему на корабль в последнюю ночь пребывания его в Пор-Луи.

— Кто позволил вам выйти на палубу? — спросил капитан, смягчая свой голос так, что трудно было разобрать: обычный это вопрос или упрек.

— Никто, капитан, — спокойно ответил пленник. — Но я подумал, что в такой ситуации вы не станете слишком строго исполнять приказания, данного вам на мой счет.

— Разве вы забыли, что вам запрещено общаться с экипажем?

— А я не для этого пришел сюда. Мне просто интересно, не вздумается ли какому-нибудь ядру унести меня с собой.

— Это легко может случиться, если вы будете стоять на таком опасном месте. Ступайте-ка лучше в трюм!

— Позвольте вас спросить, капитан, я должен принимать это как совет или как приказание?

— Как вам угодно.

— В таком случае благодарю вас. Я остаюсь здесь.

В эту минуту раздался страшный грохот: корабли были уже на три четверти пушечного выстрела друг от друга, и потому весь чугунный ураган пронесся по палубе и сквозь паруса «Индианки»; послышались стоны и приглушенные крики нескольких человек. Капитан в это время смотрел на своего пленника: ядро пролетело в двух футах над его головой и вырвало кусок фок-зайля, у которого он теперь стоял, но, несмотря на смертельную опасность, молодой человек остался по-прежнему спокоен, как будто ангел-истребитель и не пахнул ему в лицо своим крылом. Капитан разбирался в людях, и ему достаточно было увидеть один этот поступок, чтобы понять, что за человек перед ним.

— Прекрасно, — сказал он. — Можете оставаться на палубе, господин арестант, а когда мы пойдем на абордаж и вам наскучит стоять сложа руки, возьмите какую-нибудь саблю или топор и помогайте нам. Все. Извините, больше не могу заниматься вами, у меня много дел. Вальтер, — закричал он лейтенанту, — ступайте в батареи и прикажите начать огонь! Пусть берут выше: канониры должны разделаться порядком с деревом, а с людьми мы и сами справимся!..

Едва капитан успел отдать это приказание, как лейтенант Вальтер уже скрылся в переднем люке. Секунд через пять «Индианка» сотряслась от киля до верхушек мачт; облако дыма распростерлось, как парус, по левому борту и поднялось, гонимое ветром. Капитан, полулежащий на одной из передних каронад, с нетерпением ждал, когда дым рассеется, потому что за ним нельзя было видеть действия первого залпа. Как только взгляд его смог проникнуть сквозь дымовую завесу, он заметил, что марс-стеньга бизань-мачты обрушилась и завалила корму английского брига снастями, а все паруса большой мачты расстреляны. Поль поднял рупор и закричал:

— Славно, ребята, славно! Теперь повернуть корабль, и живо! Пока они убирают паруса, им некогда будет изрешетить нас вдоль. Бросьте им с правого борта, сколько у нас есть, старого чугуна да обрейте их теперь поплотнее.

Человек двенадцать матросов бросились исполнять приказание. Корабль, красиво накренившись, начал выполнять этот маневр и кончил его, как предвидел капитан, без помехи со стороны неприятеля. Потом фрегат снова дрогнул, как вулкан, и, как вулкан, извергнул дым и пламя.

Канониры в точности исполнили приказ капитана, и все снаряды попали в сетки и нижние части мачт противника. Ванты, канаты и гардели были расстреляны. Обе мачты еще стояли, но везде вокруг них висели и валялись лохмотья парусов. Видно, на бриге случилось и какое-то важное повреждение, которого издали было не разглядеть, потому что ответный залп последовал в то же мгновение, и неприятель взял прицел не вдоль — с носа к корме, а искоса. Впрочем, залп этот был ужасен: он весь попал в бок фрегата и на палубу, так что поразил вместе и судно, и экипаж, но по непостижимому везению все три мачты уцелели. Несколько канатов и веревок было порвано, однако это было несущественное повреждение и оно не мешало кораблю маневрировать. Поль с одного взгляда заметил, что лишился только части команды, а фрегату большого вреда не причинено. Он снова поднес рупор ко рту и прокричал:

— Руль на бакборт! Зайти сзади! Все, кому нечего делать в батареях, на работу! Мы его живо пронижем, сгладим, как понтон, и возьмем приступом, как крепость.

При первом движении фрегата капитан английского брига понял его маневр и попытался проделать то же самое, но в это время на палубе его раздался ужасный треск: большая мачта, надломленная последним залпом фрегата, покачалась несколько минут и, как дерево, вырванное с корнем, обрушилось на палубу, завалив ее снастями и парусами. Тут капитан Поль понял, что замедлило движение брига.

— Ну, ребята, — закричал он, — теперь берите его руками, даром! Еще залп на пистолетный выстрел и потом на абордаж!

Фрегат повиновался, как хорошо выезженная лошадь, и без сопротивления шел к неприятелю, которому оставался теперь только рукопашный бой, потому что бриг не мог уже маневрировать и пушки были для него бесполезны. Судьба английского корабля полностью зависела теперь от неприятеля, и фрегат, держась в некотором отдалении, мог бы спокойно потопить его, но капитан пренебрег такой легкой победой и послал ему в ста шагах последний залп, потом, не ожидая ответного действия, кинулся на бриг. Реи фрегата спутались с реями брига, и американцы бросили крюки. В ту же минуту марсы и шкафуты «Индианки» воспламенились, и горящие гранаты, как град, посыпались на палубу брига. За пушечной пальбой последовали ружейные выстрелы, и посреди этой адской трескотни раздавался звучный голос капитана: