– Ч-что? О господи! Майк вот уж пять лет как умер. Кто вы?

Застекленная дверь оставалась по-прежнему запертой на крючок.

– Детектив, – ответил я. – Мне нужны кой-какие сведения.

Женщина глядела на меня долгую, томительную минуту. Потом отперла.

– Входите, раз так. Убраться я не успела, – проворчала она. – Из полиции, значит?

Я вошел и запер за собой дверь на крючок. В левом углу комнаты гудел большой красивый приемник. Единственная приличная вещь в доме. С виду совершенно новая. Все остальное было старьем: грязная мягкая мебель, деревянная качалка под пару той, что стояла на веранде; сквозь проем, ведущий в столовую, виднелся немытый стол; дверь на кухню была залапана грязными руками. Некогда яркие абажуры двух старых светильников теперь выглядели не ярче старых проституток.

Женщина уселась в качалку, сбросила с ног шлепанцы и уставилась на меня. Я сел на край кушетки и взглянул на приемник. Она это заметила. Напускная, жидкая, как китайский чаек, сердечность появилась в ее голосе и на лице.

– Единственное общество, какое у меня есть, – сказала женщина. Потом хихикнула. – Майк ничего больше не натворил? Полиция заглядывает ко мне не так уж часто.

В ее смехе слышалась пьяная нотка. Я откинулся назад, коснулся спиной чего-то твердого, сунул туда руку и вытащил пустую бутылку из-под джина. Женщина хихикнула снова.

– Я пошутила. Однако надеюсь, что там, где он теперь, полно дешевых блондинок. Здесь ему их вечно не хватало.

– Меня больше интересует рыжая, – сказал я.

– Были, наверное, и рыжие. – Мне показалось, что взгляд ее стал не таким уж рассеянным. – Я уж не помню. Какая-то определенная рыжая?

– Да, – сказал я. – По имени Вельма. Не знаю, какую фамилию она носила, но только не настоящую. Я разыскиваю ее по поручению родных. Ваше кафе на Сентрал стало теперь негритянским, хотя название не изменилось, и там, само собой, никто не слышал о ней. Поэтому я решил обратиться к вам.

– Что-то родственнички не очень спешили разыскать ее, – задумчиво произнесла женщина.

– Дело связано с деньгами. Правда, не бог весть какими. Насколько я понимаю, без Вельмы их не получить. Деньги обостряют память.

– И выпивка тоже, – сказала женщина. – Жарковато сегодня, а? Хотя что это я, вы же из полиции.

Хитрые глазки, настороженное лицо. Поза, говорящая о нежелании двинуться с места.

Я взял пустую бутылку и встряхнул. Потом отставил ее и полез в карман за бурбоном, который мы с негром в отеле едва пригубили. Поставил бутылку на колено. Женщина изумленно уставилась на нее. Потом подозрительность вскарабкалась на ее лицо, словно котенок, но не так игриво.

– Вы не из полиции, – сказала женщина. – Никакой фараон не купит такой выпивки. Как это понимать, мистер?

Она снова высморкалась в самый грязный платок, какой мне доводилось видеть. Взгляд ее был прикован к бутылке. Подозрительность боролась с жаждой, и жажда, как всегда, брала верх.

– Эта Вельма выступала в кафе, была певичкой. Вы что, не знали ее? Наверное, выбирались туда не так уж часто.

Глаза цвета морских водорослей неотрывно смотрели на бутылку. Обложенный язык выглядывал изо рта.

– Да, – вздохнула женщина, – вот это выпивка. Мне все равно, кто бы вы ни были. Только держите бутылку покрепче, мистер. Не уронить бы.

Она поднялась, вразвалку вышла из комнаты и вернулась с двумя массивными грязными стаканами.

– Разбавлять нечем. Будем пить чистое.

Я налил ей дозу, от которой сам полез бы на стену. Женщина жадно потянулась к стакану, проглотила виски, словно таблетку аспирина, и поглядела на бутылку. Я налил ей еще, потом себе, поменьше. Женщина взяла стакан и опять села в качалку. Глаза ее оживились.

– Приятель, эта штука безболезненно умирает во мне. Ей и невдомек, что с ней случилось. Так о чем мы говорили?

– О рыжей по имени Вельма, которая работала у вас на Сентрал-авеню.

– Угу. – Она снова опорожнила стакан. Я подошел и поставил бутылку возле нее. – Угу. Так кто же вы такой?

Я достал свою визитную карточку и протянул ей. Шевеля языком и губами, женщина прочла, что там написано, бросила ее на стол и поставила сверху пустой стакан.

– А, частный сыщик. Вы не сказали об этом. – Она с шутливым упреком погрозила мне пальцем. – Однако ваш виски говорит, что вы к тому же замечательный парень. Ну, за преступность. – Она налила себе третью порцию и выпила.

Я сел, достал сигарету и, вертя ее в пальцах, ждал. Эта женщина либо что-то знала, либо нет. Если знала, то могла сказать, могла и скрыть. Ничего не попишешь.

– Шустрая рыженькая красотка, – произнесла женщина неторопливо и глухо. – Да, помню ее. Пела и танцевала. Шикарные ножки, она любила их показывать. Потом куда-то исчезла. Откуда мне знать, где теперь вся эта шушера?

– Честно говоря, я не особенно рассчитывал, что вы это знаете, – ответил я. – Но приехать и справиться у вас, миссис Флориан, было все-таки нужно. Подливайте себе, я смотаюсь еще за одной, если потребуется.

– А сами не пьете, – внезапно сказала она.

Я взял свой стакан и медленно, чтобы ей показалось, будто там больше, чем на самом деле, осушил его.

– Где живет ее родня? – неожиданно спросила женщина.

– Не все ли равно?

– Ладно, – усмехнулась она. – Фараоны все одинаковы. Ладно, красавчик. Раз парень угощает меня выпивкой – значит свой в доску. – Она потянулась к бутылке и налила себе четвертую порцию. – Разводить с вами треп вроде бы и не стоило. Но когда человек мне нравится, я к нему всей душой.

И осклабилась. Она была миловидна, как корыто.

– Я кое-что вспомнила. Только не следите за мной, сидите на месте.

Она поднялась, чихнула так, что разлетелись полы халата, запахнулась и холодно поглядела на меня:

– Не подглядывайте, – и вышла из комнаты, задев плечом о косяк.

Прозвучали нетвердые шаги, удаляясь вглубь дома.

Стебли пуансеттии вяло постукивали о переднюю стену. В боковом дворике поскрипывала бельевая проволока. Названивая, проехал на велосипеде разносчик мороженого. Большой новый красивый приемник в углу шептал о танцах и любви трепетным, прерывистым голосом исполнительницы сентиментальных песенок.

В глубине дома вдруг раздался грохот. Похоже было, что опрокинулся стул и рухнул на пол слишком далеко выдвинутый ящик стола; послышались шорох, шарканье ног и невнятное бормотание. Потом я услышал, как неторопливо щелкнул замок и заскрипела, поднимаясь, крышка сундука. Снова шорох, потом стук ящика о пол. Я поднялся с кушетки, прокрался в столовую, а оттуда в небольшой коридор и заглянул в открытую дверь.

Женщина, пошатываясь, рылась в открытом сундуке и раздраженно отбрасывала со лба волосы. Более пьяная, чем ей казалось, она вдруг потеряла равновесие, ударясь при этом о сундук, закашлялась и засопела. Потом, встав на толстые колени, запустила в сундук обе руки.