Еще одно письмо было от студента философского факультета МГУ. О смысле жизни, как он трактуется великими умами прошлого и понимается в примитивно-бытовом восприятии. Люся смысла жизни никогда не искала. Своей она была недовольна, но не настолько, чтобы с ней покончить. А корреспонденты настойчиво уличали Люсю в желании свести с ней, с жизнью, счеты.

«Отбросьте хмурое настроение, — уговаривала добрая душа из Крыма, — радуйтесь каждому прожитому дню, весне и осени, солнцу и снегу. Вы — часть мироздания и не вправе распоряжаться данным вам свыше».

Примерно об этом же, но с упоминанием Бога через слово писали члены какой-то секты и предлагали вступить в их ряды.

Восьмиклассница из Ленинграда что-то, видно, перепутала и на двух листах в клетку убеждала Люсю, что надо жить, чтобы есть, а не есть, чтобы жить. И для этого, мол, мужества требуется больше.

Как всякий здоровый человек, поесть Люся любила, но без мужества, а чтобы вкусно было.

Письма продолжали приходить. Каждый день Люся брела к почтовому ящику как на заклание, надеясь, что ее помилуют, перестанут писать. Но не тут-то было! В неурожайный день она вынимала конвертов пять, а когда корреспонденты подналегали, то и полтора десятка. И чем больше они уговаривали ее радоваться жизни, тем тоскливее Люсе становилось.

В один из дней она получила большой конверт из коричневой бандерольной бумаги. Участливый психолог-любитель делился теорией собственного изготовления, которая с успехом заменяла все системы аутотренинга и помогала воспитать волю вдали от врачей-психиатров.

«Давно ты, видать, у них не был», — подумала Люся и принялась читать.

В школьной тетради помещался первый лечебный курс, рассчитанный на месяц. Упражнения были расписаны по дням и часам, характер их зависел от индивидуальных особенностей практикующего. Вначале требовалось уяснить себе, что более всего противно слышать: скрип двери, свист мокрого пальца по стеклу, писк радиоприемника. Особо рекомендовалось царапать вилкой по дну сковородки — три раза в день по полчаса. Кроме того, советовалось по двадцать минут перед зеркалом обзывать себя последними словами, гусиным перышком вызывать рвоту и усилием воли ее подавлять, внимательно читать все надписи в общественных туалетах.

От проклятых писем Люся худела и дурнела лицом. Она стала грустной, невнимательной и рассеянной на работе. На улице озиралась, на прохожих смотрела с подозрением: не этот ли ей пишет. Поймала себя как-то на мысли, что сочиняет самой себе письмо от Евгения Федоровича.

Подруга Валентина решила, что Люся затосковала без мужика. Она-то и подговорила супруга явиться с мировой.

Володька, почти трезвый, забрал сына из детского сада. Димка по дороге спросил:

— Папа, сегодня ты письма читать будешь?

— Какие письма, сынок?

— Из ящика. Мама каждый день получает. Во сколько!

Когда Люся пришла домой, сизый от гнева Володька читал второе письмо. В каждой партии было несколько посланий от «женихов, как Люся называла претендентов на ее руку, точнее, тело. Эти письма, да еще от самых бесстыдников, очевидно, Володьке и попались. Глядя на Люсю, бывший муж не находил от возмущения слов и только хрипел:

— Шлюха! Ну, шлюха деловая!

— Да успокойся ты. — Люся устало махнула рукой.

— Значит, ты теперь это? Деловая? Этим занимаешься? Не ожидал.

Володька схватил стопку писем:

— Клиентов выписываешь? Свербит? — Он бросил взгляд на один из конвертов и ахнул: — И бабы! Извращенка!

— И деды! — огрызнулась Люся. — Знал бы ты…

— Знаю, знаю, — угрожающе поднялся Володька. — Я тебя, гадину, убью!

— Убьешь? — закричала Люся. — Давай убивай, а то они меня все уговаривают руки на себя наложить, а я, видишь, живу.

Она распахнула кухонный шкаф, где лежали послания, и стала их пачками швырять в Володьку:

— Сволочи! Подлецы! Петельки мне рисуют! Любви отдаться зовут! Смысл жизни! Чтоб вы подохли со своим смыслом! Подавитесь своими советами!

Истерика у Люси прошла быстро. Накричавшись и наплакавшись, она все рассказала Володьке.

— Так разобраться надо, — сказал он обескураженно.

— Как разобраться-то?

— Перечитать все, сопоставить.

— Нет, — Люся испуганно затрясла головой, — не могу я их больше читать, лучше вилкой по сковородке.

— Чего? — испугался Володька.

— Да так, писал тут один, как характер закалять.

Оттого что выплакалась, а главное — поделилась своим несчастьем, Люся повеселела. Она с удовольствием посмотрела с сыном «Спокойной ночи, малыши», а потом одна — «Кинопанораму».

Володька читал письма на кухне. Временами хохотал, иногда ругался. Один раз прибежал в комнату и сказал, что, если попадется письмо «жениха» из ближайшего района, он поедет к нему с ребятами ломать ноги и другие конечности. Было уже за полночь, когда он позвал Люсю.

— Все. Я понял.

— Что понял?

— Смотри, вот здесь: «как вы писали в своем письме в газету…» — и тут: «я тоже думала написать в газету, и ваше письмо моими словами…» и так далее. Ты что, писала в газету?

— Я? В жизни даже по заявкам на радио не писала.

— А могла бы. Когда меня в прошлом году на переподготовку призывали. Песню передать.

— Ладно тебе, вспомнил. Кто же это мне удружил?

— Надо выяснить, какая газета, найти письмо, сличить почерки.

— Ну, ты прямо Штирлиц, — похвалила его Люся.

Впервые за много дней кошмар стал немного рассеиваться. Да и переживать его вдвоем было легче. Володька тут же учуял перемену в настроении Люси. И решил закрепить успех.

— К матери через весь город не потащусь, заночую у тебя, — объявил он.

Газеты просматривали в городской библиотеке. Вычислили: раз пишут со всех долей и весей — значит, центральная, дата — за неделю от первого письма. Дело шло медленно. Они часто задерживались на какой-нибудь статье, изучали, их культурный уровень резко повысился. Люся на работе пересказывала: «В „Известиях“ писали… в „Комсомолке“ была заметка…»

Письмо нашел Володька. Оно было подписано «Людмила К., город Калуга» и ведало о жестокости и эгоизме окружающих, их неспособности понять чужие проблемы и равнодушии. Глубоко разочарованная Людмила К. не видела иного выхода, как покончить с этой мучительной жизнью.

Непонятным оставалось, почему эта отчаявшаяся особа взяла Люсин адрес, о котором было сказано, что он находится в редакции.

— Не дрейфь, разберемся, — успокоил Володька жену.

Он переживал второй звездный час, даже про ворованную шапку на время перестал талдычить.