— Практичный народ, — сказал Олег громко и ни ккому не обращаясь. — Сперва в дурные головы ударила романтика: ах-ах, доблестныйрыцарь добыл в Святой Земле мечту всех христианских стран — Святой Грааль,пронес через чужие страны и доставил в Британию!.. Слава герою, слава...давайте посадим его на трон. Тем более что предыдущий король выказал себяредкостным дураком и свиньей, за что и был умерщвлен. И вообще утащен в котел скипящей смолой. Потом, пока мы бродили по аду и небесам, подумали, отрезвели,снова подумали и решили, что во главе королевства все-таки нужно ставить несамого лучшего по рыцарским или еще каким доблестям, а...

Он задумался, Томас зыркал молча, Яра поинтересоваласьледяным голосом:

— Кого же?

— Умеющего управлять, — ответил отшельник, хотябыло видно, что пытался отыскать более емкое слово. — Томас честен и прям,а для правителя — это хуже, чем дурость, это отказ от гибкого управления.Честный и отважный человек во главе королевства быстро зальет его кровью, этоуже проверено...

Томас прорычал, не поворачивая головы:

— Во имя Христа — можно.

— А когда убивают вместе с грешниками иправедников? — спросил Олег.

Томас ответил с достоинством:

— Господь не дурак, разберется, кто свой, а кто чужак.

Отшельник нахмурился, что-то вспоминая, хмыкнул.

— Все верно, он же целиком сжег Содом и Гоморру, хотятам не все были... неправильные. Не чикался, а взял и сжег, молодец. Лес рубят— щепки летят.

Томас нахмурился, показалось кощунственным, что язычник такэто снисходительно одобряет действия Господа, словно бы покровительственнопохлопывает по плечу, а то Господь ждет не дождется, что же этот дикарь скажет:вдруг да не сочтет его поступок правильным, какой ужас, как жить?

Олег привстал в стременах, Лилит попыталась дернуть еговниз, но отшельник остался недвижим, как высеченная из камня вместе с конемглыба, всмотрелся внимательно.

— Хорошо бы, — сказал он неожиданно, —маленький отдых...

Томас удивился:

— Вон за той рощей уже мой родовой замок! Там иотдохнешь, служанки тебя еще помнят.

Он покосился на Лилит, прикусил язык. С демоницей вряд липроклятому язычнику, гореть ему в огне, будет время для служанок.

Олег хмурился.

— Да что-то не по себе. Такое ощущение, что подобноеуже было. Приедем, а там все разграблено, дядя и отец в темнице, Пенелопа ткетсаван, а...

Голос Яры был тих, но проник в их неспешный разговор, какострое лезвие мизерикордии:

— А кто эта Пену... пены... лоппа?

— Да это я так, — сказал Олег, защищаясь, —припомнилось некстати. Томас ее не знает.

— А она его?

Лилит хихикнула в ухо Олегу. Олег задумчиво посмотрел наТомаса, словно колеблясь, сказать правду или прикрыть друга, наконец ответил снекоторым сомнением:

— И она... гм... тоже. Как следует. Я говорю, ненарваться бы. Лучше отдохнуть под вон тем деревом, обдумать положеньице.

Томас метнул злой взгляд, в самом деле язычник умничаетнекстати, Яра не понимает аллегорий, как любая женщина, к тому же красивая, азначит, вообще ничего не понимает, такую только в королевы или по меньшей мерев благородные хозяйки древнего замка. Она еще припомнит ему эту Пенелопу, хотяязычник брякает, не думая, что брякает, это у него мысль так зигзагами, как слепоглухаязмея, хотя он наверняка думает, что его мысль подобна все освещающей молнии.

Он повертел головой из стороны в сторону, металл доспеховпоскрипывал мягко и успокаивающе, словно сонный жук-дровосек грыз дерево,наконец, рука в латной рукавице указала перстом в сторону.

— Под вон тем золотым грабом, благословленным деревом,и отдохнем. И помыслим, что делать дальше.

Олег кивнул, но уточнил:

— Под ясенем тень гуще.

Рыцарь отшатнулся так, что железо звякнуло и заскрежетало,будто он вместе с конем катился по ступенькам с башни Давида.

— Ты что? Это же проклятое дерево!

— Разве? — удивился калика. Он с сомнением огляделприближающийся здоровенный ясень, высокий и раскидистый, с могучейлиствой. — По мне, так твой граб заморыш дальше некуда.

Томас потряс дланями, словно Аарон, призывающий небо всвидетели. В синих глазах полыхнул гнев, желваки вздулись и застыли, крупные ирифленые.

— Сэр калика! Этот проклятый ясень — единственный, ктоне поклонился Пресвятой Деве, когда шла через лес и смотрела, куда бы зацепитьлюльку с младенцем. Ну, с этим, которой потом рыбой кормил, манну с неба...нет, манну другой Иисус, прозвище запамятовал. Все деревья поклонились, а ясеньне поклонился! Гордый, значит. Вот она его и прокляла! А граб, видать,поклонился ниже других, чтоб ей легче было зацепить за сучок люльку.

— Хорошее дерево, — одобрила Яра. — Доброе.

— Угодливое, — сказал калика, и нельзя было понятьпо тону, одобряет или осуждает. — Вовремя подсуетилось.

Томас спешился подле граба, подал руку Яре, преклонивколено, и она сошла как положено благородной даме: ступив на его колено,опершись о плечо, голова гордо вскинута, нос задран, как у брянской козы, спинапрямая, в глазах лед и некоторая задумчивость, словно все еще пытаетсявспомнить, не было ли, кроме Крижины, еще там кого-нибудь, не утаил ли МакОгонкаких-либо мужских тайн при отбытии на родину...

А могучий рыцарь уже с грозным грохотом, словно работалидюжие молотобойцы, сбрасывал доспехи. Куча под деревом все росла, наконец Томасстянул через голову и швырнул поверх груды железа пропотевшую вязаную рубашку.Запах и от рубашки, и от могучего тела пошел победный, густой, вязкий. Из всехщелей в толстой коре ствола в три обхвата в панике высунулись сяжки, судорожнозадергались, затем из дерева полезли жуки, сороконожки, пауки, заметались,сбиваясь сослепу, помчались в разные стороны, натыкаясь на кочки.

Олег сдвинул плечами, сел рядом с подветренной стороны.Гордый ясень, князь среди деревьев, по-рыцарски красиво и независимо раскинул вдесяти шагах от них зеленые ветви над ручейком, что выбегает у него междукорней. Крона так широка, что в густой тени поместится полк крестоносцев вместес конями.

— Ты ее зовешь милосердной? — усомнился он. —Вот так в минуту раздражения, пусть даже устала до попов в глазах, проклястьвсе ясени на свете?

Томас возразил:

— Но в колыбельке был сам Иисус!

— Ну и что? — спросил Олег. — Подумаешь. Нанем что, уже тогда было написано, какую лавину он сдвинет?

Томас начал злиться, Яра сказала мягко:

— Олег, дело не в том, кем станет ее ребенок. Дляматери — он самое ценное. Она за ребенка готова... не знаю просто на что! Онаеще и осину прокляла тут же, ты же знаешь? Потому что, когда ребенок насосался,как паук, и заснул, все деревья замерли, чтобы не будить, а та дура продолжалатрепетать листьями.