— Нет уж, я так давно тебя искала, теперь не оставлю нина минуту. Посмотрим вместе.

Олег возразить не успел, насторожился. Земля слегкавздрагивала, будто от лесного пожара мчится стадо лосей. Рука волхва потянуласьк посоху мага, который чаще служит боевой палицей. Томас поискал глазамиразбросанные доспехи.

Судя по конскому топоту, за рощей мчится в галопе на боевыхконях с десяток тяжеловооруженных рыцарей.

В их сторону.

Олег прислушивался к конскому топоту внимательно, словно ипо стуку копыт читает, как в открытой книге, лицо сосредоточенное, зеленые глазапотемнели, словно изумрудные камни, на которые пала тень грозовой тучи. Томасподтащил меч в ножнах, доспехи надеть явно не успевает. Яра отступила всторону, в ее руках появился лук. Лилит с интересом посматривала на мужчин,Олег перехватил ее взгляд и покачал головой, в глазах укоризна, Лилит вздохнулаи развела руками.

Первые всадники выметнулись на полном галопе, за ними еще иеще люди в железе с мечами в ножнах и щитами за спинами, которые так легкоперехватить в руку. Проскочив слегка мимо, развернули коней и направили их всторону отдыхающих под благословенным деревом.

Томас сказал с облегчением:

— Это же Конрад!

— Кто он? — потребовала Яра.

— Я его поставил вместо МакОгона.

Яра не опустила лук, в глазах все то же подозрение. Олегодобряюще хмыкнул, в этом мире многое меняется при одном слухе, что кто-тоисчез, а кто-то возвысился. И далеко не все спешат, как велит Христос,поддержать опального.

Всадники налетели с грохотом, окружили, передний торопливососкочил на землю, преклонил колено.

— Сэр Томас!., мы за вас беспокоились. Эх, да что тамбеспокоились!.. Понятно же, что мы все думали и переживали, когда выотправились в такое... такое...

Томас не дал договорить, поднял, прижал к груди.

— Спасибо, дорогой Конрад. Спасибо. Как вы догадались,что мы едем... да еще этой дорогой?

Конрад взглянул на Олега, на лице борьба чувств, сказал снеохотой:

— Ваш дядя, благородный сэр Эдвин, каким-то образомувидел.

Томас тоже покосился на Олега, в глазах замешательство, толи поблагодарить, что научил родню такому важному в защите замка свойству, толи вознегодовать, что проложил для его родни дорогу в ад на вечные муки.

— Э-э, спасибо, Конрад. Но, как видишь, у нас всеблагополучно.

Конрад спросил с беспокойством:

— А почему остановились? Ваши кони не настолько устали,чтобы не донести до замка... Что за кони, что за кони! На них хоть впреисподнюю...

— А мы откуда? — буркнул Томас и махнулрукой. — Просто мой друг, вы его уже знаете, любит размышлять именно поддеревом. Вот и остановились, чтобы помыслил.

Конрад оглянулся, на суровом лице воина отразиласьнесвойственная людям в доспехах глубокая задумчивость.

— Тогда ему лучше отсесть под ясень?

Томас ехидно оскалил зубы.

— Я предлагал. Но ему все равно. Этот бесчувственныйгад не против Христа или Пречистой Девы, он... хуже того — к нашим святыням...равнодушен! Что может быть отвратительнее? Ладно, дорогой Конрад, спасибо заспешку, мы слышали, как вы гнали коней. Возвращаемся в замок!

Один из рыцарей спрыгнул и бросился к подаркам Аттилы, желаяпочтительно подвести коня сюзерену, но жеребец так взглянул на него огненнымглазом, что неустрашимый рыцарь заробел и остановился. Томас, деликатно незамечая смятения рыцаря, церемонно подвел коня к Яре, хоть и не королева, новсе равно благородная дама, она красиво поднялась в седло, а когда разобралаповодья, Томас вскочил в седло своего коня.

Олег уже в седле, спину жжет жар соблазнительного телаЛилит, она прижалась всем телом, с любопытством рассматривает закованных, как встальную скорлупу, мужчин. Конрад выслал вперед двух на самых быстрых конях, теумчались, весело вскрикивая и настегивая без всякой нужды.

Олег с тревогой посматривал на багровое от гнева лицоТомаса. Желваки вздуты, челюсти время от времени лязгают, как падающая железнаярешетка ворот замка, а дыхание все чаще и яростнее. Он все еще там,разговаривает с бароном Огденом, выслушивает оскорбительный отказ утвердить егокоролем и, как всегда, запоздало находит самые лучшие и достойные ответы.

Обе встревоженные женщины тоже не знают, как быть в такойситуации, когда после самой величайшей из побед герою, прошедшему ад и рай,здесь, на грешной земле, плюют в лицо и заявляют, что он недостоин королевскоготрона, на который сами только что усадили!

Вдруг он ощутил, что уже не слышит свирепого дыхания рыцаря.Повернулся, Томас уже спокоен и безмятежен, щеки нормального цвета, ветероклегонько перебирает белокурые волосы, взгляд ясен и чист, в седле чутьпокачивается в такт конскому шагу, а только что сидел, словно весь из железа,изготовившись к таранному удару.

— Томас, — сказал Олег озадаченно, — Томас...ты как, здоров?

— Уже да, — ответил Томас ясным голосом.

— Э-э, — промямлил Олег, — а до этого...

— Искушение, — ответил Томас коротко.

— Искушение?

Томас кивнул.

— Но я его одолел.

Олег поерзал в седле, не зная, как поделикатнее коснутьсяопасной темы, вдруг да рыцарь снова придет в ярость, спросил осторожно:

— Искушение властью?

Томас ответил легким голосом, в синих глазах отражалосьбезоблачное небо, такое же синее и чистое:

— Наверное. Просто вспомнил слова нашего полковогопрелата, что неприятности, особенно большие неприятности, — это знакуважения со стороны Господа Бога.

Олег посмотрел на него внимательно, всерьез ли рыцарь несеттакую ахинею, спросил все так же осторожно:

— А какое же тогда неуважение?

— Удача, — ответил Томас ясным голосом. —Когда на голову сваливается счастье, когда случайно находишь клад, когда вдруг всев жизни получается... это и есть неуважение со стороны Господа Бога. Такие людине заслуживают Его внимания, Его заботы. Ведь каждый несет крест по своимсилам, не знал? Слабый несет крест из прутиков, совсем никчемный вообще глазеетв стороне, и только избранных Господь испытывает, посылая им беды, суровыеиспытания, им вручает нести самый тяжелый крест...

Он умолк и дальше ехал, глядя вдаль чистым просветленнымвзором, с покоем в душе и готовностью к этим самым новым суровым испытаниям ибедам. И вид настолько гордый, что Олег едва не напомнил язвительно про самыйсмертный грех — гордыню, но смолчал, здесь это в самом деле самая что ни естьдобродетельная гордость со всей стойкостью и праведностью.