бы оба имеете право на престол, имея знак первенца на руке. Но у Эриха нет магических способностей, а у тебя есть.

– Но если Эрих более достоин сидеть на престоле, так тому и быть, – спокойно отметил Керк и гордо тряхнул головой, отчего заколыхались, пошли малыми волнами его вьющиеся волосы. – Тем более я столько времени отсутствовал и вряд ли смогу быть правителем – подобным отцу.

– Смотрю я на тебя, – молвил доброжил и тягостно вздохнул так, будто тащил на себе мешок камней. – И понимаю, какое зло совершила твоя мать, переменив вас.

– Погоди, ты же сказал, что виноваты бабки-повитухи, а мать не причем, – переспросил Керк.

– В том-то и дело, что причем. Она свалила вину на повитух, а виновата была сама. Отец твой очень любит ее, вот ей и верил всегда… Всегда… Но, я, то знаю, кто виноват. Когда все это произошло, я видел, как она заплатила повитухам золотом за обман. И отцу твоему я об этом сказывал…сказывал… А он, ослепленный любовью, ничего не слышал и обидел меня. С тех пор я к нему не прихожу, за домом слежу плохо и матери твоей волосы ночами путаю…. Однако на тебя я захотел посмотреть… брат твой Эрих – плохой, злой и думает только о власти. А ты, я гляжу, уважительный, – доброжил смолк, а маленько погодя добавил, – да ты настоящий потомок Богомудра. Ага, – снова наморщив личико так, что оно покрылось тонкими бороздочками и складочками, да склонивши на бок голову, точно прислушиваясь, произнес дух, – слышу я, к тебе кто-то идет… А, да то слуга твой – Борщ, кстати замечу, хороший он паренек… Ну, ладно, я ухожу, до скорого, – живо закончил свою реченьку дух и в мгновенье ока исчез с ложа.

– Спасибо, – только и успел проронить Керк, не сводя взора с того места где дотоль находился доброжил.

Юноша неспешно прилег на ложе и попытался обдумать все, что услышал от духа. Однако в это время в дверь неожиданно гулко постучали. Решив притвориться почивающим, Керк закрыл глаза и затаился. Впрочем, после непродолжительного стука, дверь открылась, и слуга Борщ без приглашения вошел в опочивальню. Он некоторое время топтался у двери, переступая там с ноги на ногу и чуть слышно пыхтя, словно никак не мог отдышаться от скорого подъема по ступеням лестницы, а немного погодя подал голос, принявшись неуверенно будить сына правителя:

– Ваша милость, проснитесь. Ваш отец хочет с вами поговорить.

Керк глубоко вздохнул, и, открыв глаза, сделал вид, что только миг назад пробудился. Он раскинул в разные стороны руки, и лениво потянувшись, все поколь сонным голосом вопросил:

– Ты что-то сказал?

Слуга дюже обрадовался столь быстрому подъёму да тотчас торопливо затараторил:

– Ах, ваша милость, как хорошо, что вы проснулись, а то ваш отец, любимый наш правитель, уже раз пять о вас спрашивали: « Ну что же, Борщ, поднялся сын мой или нет», – переходя с высокого голоса на более низкий, судя по всему, подражая Ярилу, стрекотал слуга. – «Почивает, ваша светлость, – отвечаю я. – Ну пусть, пусть отдохнет, но как только проснется, приведи его ко мне». Уж вы простите, ваша милость, но его светлость очень хочет вас видеть. Потому только я и посмел вас разбудить, а так, конечно, спите, отдыхайте… мне не жалко.

Керк слушая болтовню Борща, между тем уже поднялся с ложа и теперь умывался в тазу. Слуга услужливо поливал на голову и шею из ковша и, не переставая, пояснял:

– Его светлость с утра на ногах, он всегда рано встает и рано поднимает ваших братьев – его милость Эриха и Тура…. Вас же уже познакомили с ними. Его милость Тур очень смелый и храбрый мальчик, такой уважительный, никогда от него грубого слова не услышишь, ни то, что его милость Эрих, – сказал Борщ, поперхнулся и примолк.

Керк отнял от лица полотенце, взглянул в испуганное лицо слуги, и немедля вспомнил слова доброжила: «Хороший он паренек». Борщ, откровенно говоря, имел доброе и честное лицо. Чуть пониже, чем Керк, ростом, но такого, же крепкого телосложения, со светлыми, как ковыль волосами и серыми глазами. Лишь взглянув в лицо слуги, в его чистые серые глаза Керк сразу понял, что Борщ всегда озвучивает вслух все свои мысли и за эти тары-бары также часто получает. Вот и теперь чувствуя, что сболтнул лишнее и, не ведая, как поведет себя сын правителя, он даже слегка приклонил голову. Да тока Керк, выросший среди простых людей, а потому умеющий ценить честность и прямоту, обращаясь к слуге, осведомился:

– Значит, мой брат Эрих груб и неуважителен?

– Ну, не то, чтобы груб… – промямлил слуга, и отвел глаза в сторону.

– Да ладно, Борщ. Я такой же, как ты, простой юноша и вырос на берегу моря. А о людях сужу по их человеческим качествам, – без ложной скромности заметил Керк.

– Зачем вы так о себе говорите, ваша милость! Какой же вы простой человек? – Борщ посмотрел с восхищением на Керка и подал ему голубую рубаху. – Я думаю, что вы наш будущий правитель. И хотя вы выросли на берегу моря, все равно по крови и достоинству, в вас сразу виден ваш отец – наш правитель.

Керк надел рубаху, а когда Борщ подал ему голубой терлик, длиннополый кафтан, с перехватом и короткими рукавами, недовольно оглядел поданную одежу, подумав о том, что может не стоит в него, и вовсе облачаться. Однако бросив взгляд на восхищенное лицо слуги, решил смириться со своей участью и натянул терлик на себя. Борщ торопливо протянул руку пытаясь застегнуть застежки на кафтане. Да только Керк покачав головой и отстранив от себя слугу, изрек:

– Не переживай, Борщ, я сам привык одеваться.

– Да, я это вижу, – ответил слуга, да поспешил вон из опочивальни.

Керк было собрался идти следом, однако также стремительно вернувшийся в помещение Борщ принес поднос еды, и, поставив его на стол, пригласил сына правителя трапезничать. И хотя Керку не терпелось поговорить с отцом, он все же задержался (ощущая внутри живота тянущее состояние и бурчливое брюзжание) да уложил допрежь того покушать. Еда была легкая и вкусная: вареные яйца, белый хлеб, который он ел дома только по праздникам, масло, сыр из творога со сметаной и, конечно, кувшин молока. Налив в чашу молока, Керк взял кусок хлеба с сыром и по-быстрому запихал все это в рот.

А Борщ, в то время застилающий ложе, поглядывая на сына правителя, с удовольствием дожевывающего еду, едва слышно засмеялся. Порывисто оглянувшись, Керк