ему без унижения, с достоинством, доложить о земских делах. На жалобы, что поступали от великого князя, не отвечать. Ананьин понимающе кивнул.

Иван выслушал посланника и тактично спросил:

– А что скажет боярин о моих жалобах? – Князь склонил свою красивую голову в ожидании ответа.

Боярин с вызовом, грубо ответил:

– Великий Новгород об этом не приказал мне отвечать.

От такой явной недоброжелательности великого князя даже передернуло. Но он сдержался. Только сжал кулаки и скрипнул зубами. Подавив в себе вспыхнувшую злобу, спокойно, но твердо проговорил:

– Скажи им, что великий князь советует всем исправиться и осознать, что вы – моя вотчина. В земли и воды, мне лично принадлежащие, не вступайте. Имя мое держите честно и грозно, по старине! Ко мне посылайте бить челом по трудным вопросам. А я вас, свою вотчину, жаловать хочу и в старине держу.

– Все, великий князь? – не ответив на слова Ивана III, спросил посланник.

Князь блеснул глазами, но тихо сказал:

– Все.

Боярин, вернувшись, докладывал Марфе и боярам о своей поездке. При словах великого князя: «имя мое держите честно и грозно» Марфа не выдержала, вскочила и, показав фигу, произнесла:

– Вот, князь, тебе. Видишь?!

Бояре, поддерживающие ее, рассмеялись. Новгородцы поняли, что дело идет к войне.

После отъезда боярина Иван III понял, что вряд ли новгородцы исправятся, и стал подумывать о походе. Вспомнил о Пскове и послал им письмо, в котором говорилось: «Если Великий Новгород не добьет мне челом о моих старинах, то вотчина моя Псков, послужи мне, великому князю, на Великий Новгород за мои старины».

После смерти владыки Ионы в Великом Новгороде посадники, тысяцкие и весь народ в назначенный срок избирали владыку. На престоле лежало три жребия, до этого принятые на вече: жребий духовника Варсонофия, ключника Пимена и Феофила, ризничего архиепископа. Вынулся жребий Феофила. Сразу после избрания Феофила ввели во владычный двор, в сени. Нужно было отправлять посла в Москву за опасной грамотой. Но тут произошла заминка. Пока никто не знал почему. Хотя кое-кто догадывался, говоря, что это Марфиных рук дело. Марфина сторона спала и видела, чтобы жребий достался Пимену. Она так и сяк ломала голову, как устроить, чтобы жребий был вынут за Пимена. Но тот, кто извлекал жребий, тоже выбирался толпой. Она выкрикнула тогда Петруху, кузнеца. Это был огромный детина, один из лучших кулачных бойцов, правдолюб. Он вразвалочку подошел к престолу. Потер ладони. Потом повернулся к народу и подмигнул.

– Тащи! – закричала толпа.

И он вытащил. А толпа была грозным оружием. Что-то нарушать вопреки ее воле ох как боязно! Не раз таких нарушителей ждала страшная смерть. Никто из сторонников Марфы не брался за такое дело.

Выбор архиепископа Марфу и ее сторонников не устраивал, так как все знали, что Феофил был поклонником старины. Олелькович, поняв, что с таким архиепископом Новгород уплывает из его рук, пожаловал к Марфе. Нужно сказать, что Марфа была женщиной еще довольно молодой, к тому же весьма привлекательной. Она могла быть милой, по-девичьи застенчивой, что придавало ей определенную прелесть, которая так покоряет юношей, да и не только их. Но могла быть твердой, как гранит. Ее черные глаза тогда сверкали неприступностью, смешанной со злобой. И эта женщина становилась… страшной! Такая могла только повелевать.

Олелькович, встреченный очаровательной улыбкой, посчитал, что она этим поощряет его к решительным действиям. Олелькович был мужчиной видным. Не откладывая желание в долгий ящик, он попытался было подобраться под ее бочок. Но куда там! Хотя глаза ее и помутнели, но она быстро подавила в себе эту слабость и так взглянула на него, что тот, как ошпаренный, вынужден был ретироваться, забыв, зачем приходил. Однако через некоторое время ему на ум пришла одна мысль, и он решил использовать ее на благо своего литовского княжества. Олелькович решил… выдать Марфу замуж за литовского пана. Потом сделать того наместником Великого Новгорода, где они с Марфой будут править. Вернее Марфа, исполняя литовскую волю.

Он вошел к ней с таким видом, словно ничего не случилось. Марфа его не прогнала, но встретила суровым взглядом. Выслушав, она задумалась. По ее лицу было видно, что такое предложение ее заинтересовало.

– А он… богат? – спросила она, вероятно посчитав, что такой человек на примете Олельковича есть.

Тот не растерялся:

– Разве я бы отдал такую красу за нищего! – воскликнул он.

Такой ответ ей понравился. Он написал своему брату, киевскому князю Семену, и попросил подобрать подходящего пана. Князь поддержал эту мысль, отписав ему, что постарается быстро найти жениха. Колесо закрутилось.

Пока писалось да мечталось, жизнь не стояла на месте.

Неизбранный Пимен пришел к Марфе, не подозревая, как он порадовал ее своим приходом. Марфа уже думала о нем вместе с Олельковичем. Пришел, и не с пустыми руками. Ключник, у кого под рукой была архиепископская казна, пришелся по душе Марфе. Сильным ходом Пимена в глазах Марфы было то, что он, в отличие от Феофила, не отказывался ехать в Киев, говоря: «Если пошлете в Киев, я и туда поеду на свое поставление». Феофил же требовал, чтобы его, избранного по старине, отправили в Москву для посвящения в архиепископа Московским митрополитом у гроба чудотворца Петра, а ехать в Киев категорически отказывался. Но для этой поездки нужна была опасная для Феофила грамота великого московского князя. Марфа всеми силами сдерживала посланника, который должен был эту грамоту привезти.

Предложение Пимена пришлось Марфе и Олельковичу по душе. Но для этого надо было, чтобы вече пересмотрело прежний выбор. Пимен не пожалел денег из архиепископской казны. Одним из заправил на вече был некто Кузя. Получив деньгу, он поклялся, что Феофила прогонят с позором. Чтобы подкупить свою братию, он собрал нужных людей в одном из новгородских кабаков, который славился крепкой брагой и хорошей закуской. Кто же откажется от таких посиделок? Пришел и ближайший друг Кузи Федор Забей Гвоздь. Он привел с собой двоюродного брата Сидора. Пареньком тот был застенчивым, честным. Вот брат и захотел его переделать. Для этого надо было ему показать, какая хорошая жизнь у вечевых людей. Подвыпивший Кузя оповестил своих, что для них открыта казна самого архиепископа и, если им удастся свергнуть Феофила и прокричать Пимена, они будут щедро вознаграждены.

Появившись в своем доме, подвыпивший Сидор вызвал в семье переполох. Отец, трезвенник, увидев в таком состоянии сына, схватил его за шиворот и так встряхнул, что на грозный вопрос: «Это что?» – тот сразу во всем покаялся. Узнав, что Пимен хочет сковырнуть Феофила, отец, добрый христианин, возмутился. Нахлобучив головной убор, хлопнув дверью, он куда-то торопливо направился. А прибежал он в