лозунгом: первостепенной задачей – отрицать любые эмоции, любые чувства, навязывая другим девитализацию, которую он ощущал в себе. Кроме того, Жюльен провозглашал это расчеловечивание как выбор существования.

Это навело меня на мысль о радикальной перестановке. Именно она, как мне кажется, является сердцевиной извращенной защиты. Этот механизм становится жизненно необходимым: я больше не маленький ребенок, которого избивают, презирают и мучат, над которым всячески издеваются. Теперь я с упоением заставляю других пережить то, что испытал сам. Я больше не тот, кто покинут всеми, не тот, кого уничтожают и вынуждают страдать. Напротив, я тот, кто подчиняет. Я заново разыгрываю партию, но на этот раз сам сдаю карты. Я не только больше не испытываю бесконечных горестей, но и чувствую безграничное наслаждение, причиняя ближнему те же муки. Я становлюсь бесчувственным, мстительным, холодным, механическим убийцей.

Отсюда и весь этот парадоксальный процесс, превращающий пассивность в активность, беспомощность во всемогущество, страдания в победу, падение в триумф. Эта мысль явилась мне, будто яркая вспышка: создание системы защиты, позволяющей субъекту выбраться – по крайней мере, на короткое время до следующего убийства – из угрожающей ситуации.

Жюльен хотел создать образ бесстрастного индивидуума, полностью управляющего своими решениями. Именно он вел в danse macabre[11], которая разворачивалась во время нашей беседы. Его растерянность или замешательство проявлялись кратковременно, в виде внезапных всплесков. Это происходило при упоминании тех, кто сбежал из-под его контроля (он не достиг правильных «целей»); если ему казалось, что собеседник не придерживается его рационализированной системы объяснений; когда его прерывали во время длительного перечисления собственных деяний; когда возникал вопрос о безумии или бреде, мешающих работать его психике.

На первый взгляд Жюльена вполне можно принять за «классического» серийного убийцу, иначе говоря, – за извращенного психопата. Такой человек обладает целым комплектом развившейся в раннем возрасте психической нестабильности, многочисленными недостатками и мифоманической[12] конституцией. Ему свойственно совершение краж. Воспитатели заявляют о порочном сексуальном поведении такого ребенка и т. д. Жюльен постоянно выставлял напоказ свою извращенность, чтобы лучше скрыть беспокойство и лежащий в его основе процесс психотического разложения. Однако под этой маской эксперт мог распознать поражение психики, которое побудило этого человека перейти к преступным деяниям. Его сознание, где преобладали темы смерти и разрушения, было переполнено странными, жестокими, безумными, ненормальными, глубоко укоренившимися мыслями. Они стали частью его сатанинской системы, которой он твердо и безоговорочно придерживался. Для Жюльена все это было реальностью.

В отсутствие внутренней согласованности его поведение было хаотичным и имело характер импровизации. Холодный рационализм и претензия на контролирующую роль возникали только после некоего импульса, как производное движение. Преступные действия, судя по всему, отвечали его болезненной импульсивности, а затем следовали рационализированные оправдания. По итогам обследования можно было сделать вывод о том, что у Жюльена нет и следа тех параметров, которые указывают на «организованного» психопата: преднамеренность, выбор ситуаций, анонимность жертв, поддержание определенной адаптации к реальности. В данном случае речь шла, скорее, о немотивированных или парадоксальных действиях, описанных психиатрами как характерные для ранней деменции, – впоследствии ее назовут шизофренией.

Чтобы немного привести в порядок свой внутренний хаос и остановить поражение психики, Жюльен разделил мир надвое. Это поляризация тела, сердца и души, где доминирует манихейство[13]: добро/зло, бог/дьявол, право/лево, живое/мертвое и т. д. Вне этого радикального разделения он не видел для себя «спасения» и безоговорочно придерживался своих бредовых оправданий. Знакомство с книгой по демонологии привело к тому, что Жюльен замещает символ действием: он расспрашивает труп первой жертвы и отрезанную голову второй. Однако вопросы остаются без ответа, приводя его в замешательство, когда голова окончательно зажмуривает глаза. Словно какой-то Гамлет с бойни, он в буквальном смысле беседует с ними о загробной жизни, не прибегая к метафоре или символу: «Я говорил с головой и с той женщиной… Я интересовался, как там, в аду». В нашей беседе он упоминал о впечатлении, будто в его голове «Сатана говорит разные вещи», при этом довольствуясь намеками и отвергая саму мысль о собственном умопомешательстве. Жюльен был сценой, где разворачивалась психотическая работа, которая заставляла его совершать преступные действия.

Вспоминая свое прошлое, он задним числом пытается навести в нем некоторый порядок и обеспечить подобие слаженности. Вследствие потрясения, испытанного при чтении книги по демонологии, Жюльен разрезал свою биографию на пять дьявольских периодов и наметил себе будущее, полностью сосредоточившись на мести. В этом случае врач-психиатр также признает классическую ретроспективную иллюзию, благодаря которой находящийся в бреду считает, что подобрал ключ к собственной судьбе.

Потренировавшись на своем питомце в попытке искоренить привязанность к нему, а затем на соседских кошках и собаках, Жюльен перешел к человеческим жертвам. Ничто больше не могло его затронуть, по крайней мере, он питал такую иллюзию, находясь в постоянном поиске себя. Поначалу ему довелось столкнуться с «неудачами»: он воззвал к Богу, злясь на то, что убил «нечто», очень им любимое… Перебрав несколько целей, Жюльен в конце концов нашел подходящую.

Судя по его рассказам, материнский образ вырисовывался как нечто чудовищное и всемогущее. Одновременно с этим собственную мать Жюльен защищал и не хотел «осуждать».

Расспрашивая жертв об аде, он безуспешно старается избавиться от гнетущего предчувствия, страшась существования нежити. Жюльен – это зловещая иллюстрация к заметке Дени Дюкло[14] о легендарных монстрах в рамках комплекса оборотня: «Все, что на протяжении веков волнует ламию[15], упыря, анку[16], призрака или робота, заключается в следующем: они не знают, что мертвы. Они ищут. Подобно жаждущим отыскать Святой Грааль, они превращаются в исследователей. Беда в том, что им нужны не символы, а тела»[17].

Чтобы не дать этому крайне больному индивидууму вернуться к своим зловещим изысканиям, я вместе с коллегой Сержем Борнштейном сдал исполненный тревоги отчет, в котором мы рекомендовали как можно скорее освободить Жюльена из тюрьмы и поместить его в психиатрическое отделение. Но правосудие не последовало нашим рекомендациям. Едва оправившись от глубокого потрясения после встречи с Жюльеном, я вскоре получил профессиональную травму. Судья запросил дополнительную экспертизу, и от наших с Сержем услуг отказались, назначив других психиатров. Согласно их выводам, Жюльен был психопатом-извращенцем, отдающим себе отчет в своих действиях. А следовательно, он способен ответить за них в суде присяжных и отбывать наказание в тюрьме.

Вскоре произошло то, что, к сожалению, было предсказуемо: не получив психиатрической помощи, в которой этот человек несомненно нуждался и которая по крайней мере обезвредила бы его, Жюльен совершил убийство прямо в тюрьме. На этот раз ударом железного прута он убил надзирателя. Коллеги жертвы объявили