с женой и детьми. Внезапно посреди разговора я оказался совершенно сбит с толку. Чудилось, передо мной снова тот милый, отзывчивый юноша, с которым было так приятно иметь дело. Тогда мы все именно так и решили: «Какой же он симпатяга!» Это пересечение наших жизненных путей выбило меня из колеи. Находясь рядом с Жеромом, мне не приходится окунаться в ту вселенную, где есть отрезанные головы, не нужно бороться с приступами тошноты. Он буквально излучает обаяние, мгновенно действующее на вас. Очутившись с ним лицом к лицу, я с самого начала был зачарован крайней жадностью его взгляда, захвачен стремительной воронкой его нарциссической привлекательности. Если здесь и присутствует какой-то недуг, то явно злокачественный. Он не сводит с меня глаз, он жаждет, чтобы я его понял. К тому же у Жерома есть одно существенное отличие от других серийных убийц: он много говорит. Вот почему следует с осторожностью относиться к обобщениям. Не существует типичного серийного убийцы. Жером рассказывает о том, что испытал, и охотно участвует в опросе. Он проходит его до конца и прикладывает усилия, чтобы быть точным. В некотором роде он делает из себя семиолога[20] своих преступлений. Он вещает, словно врач-клиницист. И я бы сказал, что в его речи присутствует искренность. Создается впечатление, что перед вами ангел, безобидный парнишка, с которым так хочется поболтать. Я чувствую столь непривычные для меня смятение и нерешительность перед этим существом. В нем сочетаются ангельская внешность, бесхитростность и неприкрытая жестокость, с которой он признается в самых отвратительных поступках.

Жером ведет себя обезоруживающе. Он характеризует себя как невиновного в собственных глазах и чудовище – с точки зрения окружающих; заявляет, что сожалеет о содеянном, но его совесть спокойна. Мой собеседник произносит необычную фразу, которую впоследствии я попытаюсь проанализировать:

– Я здесь перед вами, в здравом уме. Мне не в чем себя винить, пусть даже все это совершил я и никто другой.

Просто потрясающе! Позже в тюрьме он скажет своему терапевту:

– Это сделал я, но это был не я!

Нужно максимально пристально следить за процессами, происходящими в его психике. Жером рассказывает о том мгновении, когда душил жертв. Кажется, при этом он осознает собственную жестокость. И тут же отрицает свои действия: «Я их не убивал!» Хотя только что признался: «Я это сделал». Затем он возвращается к воспоминаниям, которые смахивают на кадры немого фильма. Он так описывает это в процессе нашей беседы:

– Перед глазами возникают картинки. Конечно, все это хранится в моей памяти, я же их и правда убил! – И тут же добавляет, – но я невиновен!

Постоянная смена утверждения и отрицания, и так до бесконечности.

Читатель удивится, узнав, что мы с ним вдруг принялись обсуждать футбол. Так сложилось, что я опрашиваю подэкспертных, давая оценку их увлечениям. Как и я, Жером большой любитель спорта. И вот, объединенные общей страстью, мы сидим в тюремной камере и оцениваем заслуги Рея, бразильского игрока, который недавно присоединился к «Пари-Сен-Жермен». Я интересуюсь мнением Жерома на этот счет, и он отвечает:

– Его первые шаги так себе, но вот увидите, в следующем году он просто расцветет!

Точнее не скажешь! Жером читал L’Équipe[21], ходил на футбол, смотрел матчи по телевизору. Он грамотно и здраво оценил результаты чемпионата Франции, – явное свидетельство того, что в этой области, как и во многих других, этот человек вовсе не отгораживался от мира в тот период, когда совершал преступления. Жером здесь, среди нас.

Внезапно я осознаю, что мы болтаем, как два старых приятеля! Или словно служащий отеля с постояльцем. Эта ситуация, принявшая совершенно нереальный оборот, вызывала у меня отчетливое ощущение неловкости. На несколько минут забываешь, что перед тобой серийный убийца.

Помню, в свое время меня поразила короткая и сильная фраза Жана Гийомена, психоаналитика из Лиона: «Мы расщепляемся вместе с расщепителем». Расщепители, которые заставляют вас расщепляться. Отсюда и недоумение соседей, когда их опрашивают после ареста убийцы:

– Он был таким вежливым, таким обходительным, – часто удивляются они.

Жером способен заставить вас полностью упустить из виду, кто он такой на самом деле, – в некотором смысле это происходит потому, что этот человек сам не знает себя до конца.

Стоит пояснить читателю, что моя работа эксперта заключается не в том, чтобы проводить собеседование из-под палки, каждое мгновение видя в подэкспертном убийцу. Моя задача – попытаться определить психические процессы, происходящие в этом человеке. Если я буду слишком отстраненным или закрытым, то не так много и пойму.

Рассказ Жерома особенно ценен с точки зрения криминологии, ведь серийным убийцам редко удается точно выразить то, что они пережили на разных стадиях эмоционального напряжения в процессе совершения преступных действий.

Я расспрашиваю Жерома о его биографии. Отца он не знал. Мать вышла замуж за мужчину намного моложе себя, когда сын был подростком. Для моего собеседника это замужество означало конец рая на земле. Он признается:

– Прежняя жизнь была прекрасна!

Жером вспоминает те благословенные времена, когда он помогал своей мамочке: занимался уборкой, гладил, возился с младшими братьями и сестрами, «словно это были его собственные дети». Не впадая в дешевый психоанализ, Жером говорит об этом так, будто они родились у них с матерью, упоминает о потере рая в условиях кровосмесительного климата. Определенно, он воссоздает то замечательное прошлое постфактум.

Жером прекрасно иллюстрирует это сообщничество, которое подпитывается извращенной фантазией о будущем с матерью: они оба считали, что им хватает друг друга и их пара самодостаточна. Зачем ей нужен какой-то другой мужчина, когда ее мальчик одним своим существованием наполняет жизнь радостью? Какая ему нужда расти и развиваться ради того, чтобы удовлетворить другую женщину? Примерно так можно описать этот извращенный процесс. В результате рядом с этими двумя не было места для кого-то третьего. Не говоря уже о мужчине, которого любила бы мать! Подобное отсекает любые идеалы и мечты о будущем, любые стремления, нацеленные на созревание. Разумеется, я говорю о мире фантазий Жерома, а не о реальности отношений матери и сына.

Жером отвергает педагогические потуги молодого отчима, к которому испытывает лютую ненависть. Впрочем, как он заявил в ход беседы, ему «вообще не нужен был отец». Перед нами отказ от каких бы то ни было представлений о фигуре отца. Мать, провинившись в любви к другому мужчине, своему мужу, якобы предает сына. Таким образом, налицо все важные признаки кровосмесительных фантазийных отношений, стремление к слиянию, исключающему третью сторону, а также отрицание разницы между поколениями.

В подростковом возрасте Жером