С другой стороны, однородные несчастья сближают, и вкладчики продолжали собираться у «Семеныча». Но только обсуждая краеугольный вопрос «что делать?», они постепенно съезжали к другому, не менее фундаментальному русскому вопросу. Ну, понятно, что виноват Бэнк, но он ли один? Или, точнее, один ли он? Как ни крути, афера вышла крупная, возможно ли спроворить ее в одиночку?

И привилегированные клиенты «Доверительного» стали косо и даже как-то недобро поглядывать друг на друга. Что, если еще один участник или даже организатор подлого хищения сидит среди них и притворно рыдает? Обсуждать эту тему полным кворумом было, конечно же, нельзя, но вот шептунчики по углам начались. Вычислить супостата оказалось непросто. Сперва подозревали тех, кто меньше потерял. Потом тех, кто наиболее близок с Бэнком. Следом – кто может оказаться его «крышей». Перетерли все кандидатуры, начиная, естественно, с Госа, Депа, Сила и Строя и дойдя аж до Попа, который однажды произнес спорную фразу: «Спасибо, господи, что взял деньгами». Доказательств не нашли, но само занятие оказалось увлекательным, даже поймали кураж. При этом все заметили, что над обеденным столом в «Семеныче» повисла туча недоверия.

Все же Бэнк оказался силен – не только разом обратил всех своих друзей во врагов, но еще и внес раскол в плотные ряды мстителей. Впрочем, это было неизбежно, – нельзя ровным строем, распевая бодрые марши, идти отвоевывать бабки. Вернее, можно, но до определенной черты. А дальше – каждому нужно забрать свое кровное, и товарищи по оружию становятся противниками. Потому что, как поется в известной песне, «пряников, кстати, всегда не хватало на всех».

6.

Бэнк выпил еще полстакана и засмеялся пришедшему на память анекдоту про старого еврея, составляющего завещание: «Господин нотариус, “никому ни хрена” пишется слитно или раздельно?». Он понимал этого человека, ему тоже делиться не позволяла жадность.

Он был очень жаден, сам сделал себя таким. Сознательно, упорно, маниакально, через не могу. Бэнк отдавал себе отчет, как противно выглядят жмоты, презирал их, но ему позарез нужно было сделаться таким же, как они. Объяснение вытекало из его наблюдений: богачами становятся только скряги. Которые не стесняются при других поднять упавший в лужу железный рубль. Или попросить дисконтную карту в обувном магазине, куда зашел раз в жизни купить домашние тапочки. Или поторговаться на рынке за кило картошки. А все потому, что эти люди уважают деньги.

Вот и Бэнк настойчиво учился уважать деньги. Надо было видеть, как аккуратно он складывает их – рубашка к рубашке, непременно по возрастанию номинала. Когда-то он скреплял пачку канцелярской скрепкой, потом опоясывал тонкой резинкой, а в последние годы пользовался зажимами для купюр, хотя и понимал, что резинка удобнее. Зажимы были сплошь дареные – платиновые, золотые, с инкрустацией. Бэнк считал, что в них деньгам приятнее. Он демонстрировал не людям, а самим ценным бумагам, с каким респектом к ним относится. И суеверно считал, что деньги тянутся лишь к тем, кто выказывает им глубокое почтение, независимо от количества.

Он изощрял свой ум, чтобы научиться сберегать деньги (иными словами, зарабатывать; экономия – разновидность дохода). И полюбил это занятие. У него было несколько толстых визитниц с дисконтными картами, и он вечно повторял: «Лучше маленькая скидочка, чем большое спасибо». Ему доставляло удовольствие питаться в недорогих забегаловках и одеваться исключительно в аутлетах. Если не требовалось произвести впечатление, Бэнк селился в трехзвездочных отелях, даже на большие расстояния летал эконом-классом и то исключительно потому, что не было билетов в багажный отсек. Когда, находясь дома, отвечал на звонок мобильного, просил перезвонить на домашний. И безмерно обожал халяву.

Бэнк не признавал благотворительных фондов и за всю жизнь не сделал ни единого пожертвования. Объяснял это тем, что непременно сопрут. Когда потребовалась срочная операция его родному дяде, у которого он еще мальчишкой каждый год проводил летние каникулы, затребовал историю болезни и целую неделю искал клинику подешевле. Время было упущено, дядя остался инвалидом. В долг вообще старался не давать, если же деваться было некуда, требовал расписку, заверенную у нотариуса.

Как-то на двоих со Страхом они сняли квартиру для интимных встреч, и Бэнк привел некрасивую молдаванку, которая должна была тут убирать, стирать постельное белье и наполнять холодильник. Стоит копейки, пояснил он, и партнер дал согласие. Когда же Страх застал банкира в кровати с лимитчицей, тот совершенно не смутился: мы же все равно ей платим. Встречное замечание, что платят двое, а не по назначению ее использует лишь один, пропустил мимо ушей.

Его любимым фильмом был «Уолл-стрит», а любимой сценой – лекция банкира Гордона Гекко о великой созидательной роли жадности в мировом прогрессе. Он знал эту речь наизусть.

При этом, если требовалось, делал кому надо дорогие подношения – часы, путевки в экзотические страны и прочие штучки далеко не первой необходимости. Хотя после выдачи взяток и откатов у него неделю ныло сердце, и он, мучительно преодолевая жадность, внушал себе, что это не расходы, а инвестиции, которые обязательно принесут выгоду.

Бэнк тренировался не испытывать стыда за свою жадность, не замечать насмешливых взглядов клиентов, не слышать их шуточек. Или отшучивался в ответ: радуйтесь, что я жмот и куркуль, зато берегу не только свои деньги, но и ваши. И выжигал в себе чувство благодарности, даже простое «спасибо» вывел из лексикона.

Он отлично понимал, чем отличается от своих вкладчиков. Префу нужны деньги, чтобы сберечь здоровье. Супу – чтобы скупать недвижимость. Страху – чтобы спать с девушками. По су – чтобы стрелять львов и носорогов. Но Бэнк не таков, его на ерунде не проведешь. Он настоящий, божьей милостью финансист, и ему нужны сами деньги, только деньги и ничего, кроме денег. Если это было бы возможно, он бы вообще их не тратил.

Близилась к концу вторая бутылка виски, напряжение спадало, но и мозги работали слабее. А они очень нужны. Чтобы досконально разобрать ситуацию. Чтобы определиться в дальнейших действиях. И – как у ваятеля – отсечь все лишнее.

Накануне в Москве Бэнк встречался с серьезным человеком. Ему крепко за семьдесят, все видел, всем все доказал. Сейчас просто консультант. Но очень дорогой.

Он внимательно выслушал Бэнка и сказал: ничего не бойся. Наворотил ты прилично, так что уголовное дело, конечно, будет, но ведь его можно спустить на тормозах, возможностей у тебя достаточно. А вкладчики побесятся и угомонятся. Что они сделают? Серьезных ресурсов у них нет, иначе тебя бы сейчас уже поджаривали на медленном огне. Кое-кто там был в силе, но теперь они – эксы. Сбитые летчики. Бывшие. А бывшие не могут приказывать, могут лишь просить. И просьбы их к исполнению не обязательны. Эффективны только прямые приказы со строгой ответственностью за результат. Исполнить, доложить, свободен. А это по силам только действующим боссам.

Конечно, осторожность соблюсти необходимо. Охрану хорошую найми. И адвокатов, пусть разрыхляют почву. Скорее всего, придется свалить, но не факт, что навсегда. Если сделаешь все по-умному, сможешь вернуться и подняться. Молод ты еще за бугром бока наедать! Помни: кто тут был всем, там стал никем. Вот тут на бумажке сумма и счет, куда перевести, еще вопросы есть?