все устаканилось. Большинство дел закрыли, часть женщин забрали заявления. Несколько человек погибло, но это явная уголовщина, там оперативники носом землю роют.

Я рассеяно слушал алкаша, а в прокуратуре все алкаши, это даже в законе прописано, пока Осипов не понес явную пургу. Речь шла о супругах Масловых.

Масловы? Фамилия зацепила. Где-то она звучала, и не просто звучала, а громко пукнула на всю губернию.

— Маслов-это не тот, кого на сауне с самим Боровиком повязали? — спрашиваю.

Тот самый, ага.

Помнится, все в ауте были. Боровик-местный авторитет, волчара, никого близко не подпускающий. ОМОН его в сауне прижучил, кое-что подбросили конечно, он потом сдал, кого надо и дальше пошел гулять. Гад конечно, ни с той, ни с этой стороны его не любили, косяки на нем жуткие. В городе дела он знатные проворачивал и фигурой был знаковой, но на зону, хоть на черную, хоть на красную, ему нельзя, вот и выкручивается.

Гостей Боровика переписали, и среди них выявился некто Маслов — не бандит, не бизнесмен, и даже не мент, вахтовый работник Плотины, фигурант дела Двойников, но «барабан» заявил, что сам Боровик к нему со всем уважением.

Маслова конечно отпустили, а дело закрыли.

— Не закрыли, — горестно вздохнул Осипов.

Так вздыхали крестьяне в эпоху прорывов, когда доедали без соли последнюю лошадь.

Осипов уже заканчивал оформлять бумаги, чтобы отправить дело в архив, когда ему сообщили, что к нему пришел Маслов собственной персоной. Осипов обрадовался, что сможет уведомление ему вручить без ажиотажа, не тут-то было.

— Ваша супруга забрала заявление, в котором говорится, что вы не тот, за кого себя выдаете. Так что вы тот, кто надо! — пошутил Осипов.

На что Маслов, горестно глядя ему в глаза сказал:

— Я вам с самого начала говорил, что я на самом деле Маслов. Никто меня не менял?

— Тогда в чем дело? — не понял следователь.

Маслов тяжело уронил слова:

— Заменили мир!

Шефиха. 3 июня.

Звонок от секретаря Коликовой раздался с самого утра, не предвещая ни премии, ни на худой конец путевки в санаторий. В приемной никого не наблюдалась, но секретарша, которая считала себя красавицей, а на самом деле была страшна как черт, со стервозной улыбкой велела подождать. Видно, чтобы грядущий пистон охладился и приобрел нужный диаметр.

Наши отношения с шефиней не сложились еще до Парижа. Она ненавидела меня беззаветно. Я ее любил.

Наконец мне милостиво разрешили войти.

Татьяна Афанасьевна Коликова что-то борзо писала мелким почерком. Прокурорше было 52, столько же миллионов стоили драгоценности на ней. Из-за них я был готов даже жениться на крысе, с условием посадить ее на постоянную цепь.

— О чем вы думаете, Вершинин? — спросила Коликова в нос.

Она называла меня исключительно по фамилии. Жаль, что я не Худопесов-Несуразский. Чтоб она язык поломала. Об особой чистой любви прокурорских и СК я уже упоминал.

— Нихт ферштайн, экселенц! — браво доложил я.

— Не дерзи! — сказала она на «ты». — Осипов перед смертью к тебе приходил?

— Какой Осипов?

— Дуркуешь, — удовлетворённо заметила Коликова.

— Ах, Осипов! Это которого машина сбила? Не ко мне.

— А сбили его в твоем дворе!

— У меня во дворе каждый вечер кого-то сбивают или убивают. Что я всех должен знать?

Дежурным жестом, наблюдаемым мною в тысячный раз, он сняла очки ручной работы за миллион, протерла шелковым платочком. Люди снимающие очки становятся беззащитными, только не в этот раз. Сразу проступил острый хищный носик, в глубинах черепа ворочались маленькие остренькие глазки, не больше картофельных.

— Как же ты меня достал, Вершинин. С тобой я до пенсии не доживу. И чем ты душишься? Тройным одеколоном? С тобой же люди сидят!

Если бы я был начальником, я ни за что не стал бы вызывать неприятных мне людей и портить настроение с самого утра. Но поэтому я не начальник.

— Теперь о главном, — Коликова водрузила очки, отчего глаза ее не сделались больше даже визуально и спросила. — Ты что творишь, Вершинин? Почему прыгаешь через мою голову? Кто дал тебе право? Ты что совсем оборзел? Напомню, до пенсии мне далеко. Я с тебя живого не слезу! Ты у меня узнаешь, какой я могу быть!

Вот это поворот. Но я к нему был готов. Изобразил полное понимание и даже раскаяние. Покраснел. Сам не видел, но должен был. Вспотел — результат длительных тренировок и самовнушений.

Коликова грубо оборвала поток самых искренних раскаяний.

— Колись, как ты добился, чтобы дело Маслова передали тебе? И не ври мне!

Второе было сложнее. По существующей практике все дела, который вел погибший Осипов, сразу затребовали к себе УСБ. Меня они допросили одним из первых. А что я им мог сообщить? О том, что он заходил ко мне, я умолчал. Но самое обидное, он мало что успел рассказать про Маслова.

Боровик с него пылинки сдувал, шлюх подкладывал, икрой кормил. Почему? За что? Осипов ответа не знал, но оперативники сообщили ему, что осведомители рассказывали, что Боровик держит его на главного советника, гуру.

Чего мог насоветовать рядовой сотрудник Плотины? Или Боровик что-то пронюхал про Двойника? Нюх у папаши идеальный, сколько раз под прикрытием к нему пристраивали, всех потом в Ущелье нашли, там, где раньше Волга текла.

Я вспомнил тот злополучный вечер. Осипов собрался идти за новой бутылкой, когда я спросил:

— Что значит мир изменился? Что Маслов имел в виду?

— Я так думаю, Двойники сами не знают, что кого-то подменяют. Они работают на Плотине, едут как всегда домой, к женам, к семьям. Только это не их жены и семьи, они из другого мира. Он похож на наш, как похожи сами Двойники. Различия в мелочах. У некоторых шрамы отсутствуют, волосы погуще, характер пожиже. Их мир похож на нас, да не совсем.

— Это было бы труднее установить, — возразил я. — Одно дело шрама нет, или уши лопухами. Другое-целый город. Мы же не обращаем внимания на мелочи. Лавки другого цвета-годами будем ходить и не спохватимся. Деревья выше или ниже-разве мы смотрим на деревья?

— Все верно, — согласился Осипов. — Я вспоминаю, как Маслов произнес странную фразу. Я тоже его заявлению не поверил, да и официально ничего не принял, представляешь, что было бы, если бы принял. Обоих бы в дурку определили. Я хотел свести все в шутку. Говорю, естественно ваш мир чище, светлее, люди все добрые, никого не кусают. Может, коммунизм у вас там? Будущее уже наступило. Знаешь, что он мне сказал. Нет, говорит, не лучше. Гораздо страшнее. И сказал это таким тоном, будто