П: нервозность — это хорошо, клайв. очень хорошо, нервозность ведет к революции, всякому обществу нужна встряска, если человек нервничает, это ему помогает достичь тех изменений в себе, которые необходимы, чтобы вырваться из тюрьмы.

Ц: из тюрьмы?

П: ваша тюрьма — кабинет с лампами дневного света, академия, дорогая квартира в престижном районе, дородная женушка германского типажа, счета, встречи с коллегами, сидение на стуле и написание нудных отчетов, типа того, который вы, вероятно, составите после нашего несостоятельного общения, сидеть — вообще нездоровая практика, не люблю, когда энергия застаивается в районе задницы.

Ц: не хотите чего-нибудь перекусить?

П: я не ем.

Ц: нет, вы едите, я лично видел, несколько раз, как вы принимали пищу.

П: это было в другой жизни, теперь я не ем. я стала новым человеком.

Ц: просто вид у вас очень голодный.

П: это другой голод, духовный, я изголодалась по чистоте, я ее всюду ищу, но не нахожу.

Ц: вы считаете, что вы чисты? П: я ХИЁКО.

Ц: вы сказали ХИЁКО? и что это значит?

П: да ладно вам, клайв, вы же у нас академик, и вы должны знать, как обращаться с японско-английским словарем, посмотрите, если вам интересно.

Ц: у меня нет под рукой словаря, ХИЁКО.

П: а хоть капля самоуважения у вас есть? надо как-то выбираться из этой выгребной ямы, клайв. вам надо очиститься, чтобы противостоять этому извращению удовольствия, клайв, если вы серьезно настроены совершить внутреннюю революцию, я могу вам помочь, могу научить, как применять удовольствие к карме, но вы должны сами этого захотеть, по-настоящему, это общество очень серьезно больно, подхватишь эту болезнь — и излечиться потом будет трудно, простых решений здесь нет. все очень запущено, вас всех скрутило в такое уродство, что больно смотреть, всякая форма испорчена, а миру снова нужна чистая форма. Японии нужна чистота формы.

Ц; что значит, по вашему, — ”чистота”, ХИЁКО?

П: то, как вы произносите мое имя, клайв, словно это тётто… меня сейчас точно стошнит, лучше называйте меня колючкой, как все остальные, так, мне надо идти, мата нээ.

недатированный документ, составленный Предводительницей, комментаторы утверждают, что здесь подробно описан пример непосредственного приобщения к Пределу.

два приятеля, как две японские статуэтки по полбакса за штуку, все было так очаровательно ненарочито, неявно, когда мы вошли в квартиру — неоклассическое пространство, татами, галогенные светильники, в общем, вы поняли, они тут же разложили футон, как два рьяных бойскаута, потом раздели меня, сняв с меня платье, которое у людей более тонких и проницательных вызвало бы ассоциации с черной банановой кожурой после ядерного геноцида, их лица были, как застывшая лава, припухлые скулы, угловатые плоскости, расположенные под странным углом, как у корейских масок, очень узкие глаза, как будто растянутые на пределе разрыва, указывают уголками на ноздри и виски, они присосались к моей груди, каждый взял в рот по соску и не выпускал пару минут, при этом оба совместно возились у меня в пизде. тот, который, по его утверждению, был суси-поваром в ресторане в каком-то отеле, водил пальцем вокруг клитора, а тот, который арт-дилер, просто вполне даже благопристойно тыкал пальцем мне в щель, которая у тому времени уже истекала тягучими, вязкими соками, как натто. кончив несколько раз, но выкрикнув ‹ику, ику!› всего однажды (вот, кстати, полезный совет, если ты будешь кончать слишком часто, они быстро закончат тебя ублажать, резонно решив, что ты уже ‹удовлетворена›. получай удовольствие, но не теряй самообладания.), я решила немного поторопить события, и встала на четвереньки, чтобы мне заправили сзади — красота эфемерна, и к тому же наводит скуку, их лица уже были словно пустые экраны, растянутые где-то в двух футах над членами, тот, который не занимался со мной, встал на колени, чтобы я ему отсосала, его крошечный член у меня во рту был как слегка проваренный на пару сладкий картофель, кожа по текстуре напоминала рисовую бумагу; ее шелковистость была источником оргазма, я выплюнула его член, он скользнул вниз и принялся вылизывать мне клитор, пока его напарник долбился в меня, как имперский солдат на марше, я переместила вес на одну руку, чтобы освободить вторую и подрочить тому, который меня лизал, мой взгляд привлек сёдзи с нарисованным на нем драконом, у дракона были совершенно маниакальные выпученные глаза, как у корпоративного служащего, который занюхивает кокаин за рулем, остановившись на светофоре, и не замечает твой взгляд из-под шлема, я медитировала на черные зрачки дракона, сдерживая оргазмические сокращения мышц влагалища, я сосредоточила взгляд и мысли на своей медитации, пока мое тело содрогалась в тошнотворных конвульсиях, я установила телепатическую связь с драконом, который сказал, что его зовут рю. я сказала рю-сану, кто я. он знал про нашу великую миссию и знал всех нас. рю-сан сделал так, чтобы я кончала снова и снова, повторяя телепатическую мантру: ‹неогейша спасает сперва себя, а потом и весь мир›. мантра была как сладострастное землетрясение; она раскрыла меня вовне, и в то же время запечатала внутри себя, в какой-то момент тот, который был сзади, вышел на пару минут, надо думать, на кухню, и вернулся с тюбиком васаби. он меня выебал этой штукой (что примечательно: тюбик был точно такого же размера, как и его член), тот, кто был снизу, выбрался из-под меня, его лицо сияло, еще больше напоминая маску, но маска была живой — в ней был бог, оживлявший ее светом, он открыл ярко-зеленый тюбик и выдавил жгучую пасту себе на ладонь, другой мужчина, который обрабатывал меня сзади, раздвинул мне ноги и привязал их к углам фу-тона полосками белой ткани, которые для верности закрепил булавками, я вся сотрясалась оргазмической дрожью, когда божественная маска принялся втирать мне в пизду густой васаби, а одна из булавок вонзилась мне в ногу, кровь из ранки окрасила белую ткань изысканным алым разводом, но все осязательные ощущения сосредоточились у меня между ног. пизда горела огнем; волосы на лобке слиплись под флуоресцентной коркой из пасты, маска воткнул свой член в густую кашицу васаби. он ебал меня жестко и яростно, повторяя ту же телепатическую мантру, что и дракон. ‹нео-гейша спасает сперва себя, а потом и весь мир›.

джулия

она ведет себя совершенно не так, как положено хостесс. опаздывает на сорок пять минут, приходит в брюках, с таким видом, будто только что встала с постели, мы с ней раньше работали за одним столиком, клиенты спрашивали у меня, хостесс она или нет они ее принимали за танцовщицу, которая сняла парик или что-нибудь в этом роде, предполагается, что мы должны помогать друг другу, а она вообще ничего не делает, никогда не меняет пепельницы, не знает, сколько стоят закуски, она даже не знает, когда начинается представление, ее спрашивают, когда следующее представление, а она даже не знает, если клиенты хотят закурить, она никогда не подносит им зажигалку, клиент сидит, во рту — незажженная сигарета, а ей хоть бы хны, она даже этого не замечает, или клиент ее спрашивает: у нас есть зажигалка? а она: нет, простите, я не курю, и никогда не курила, и улыбается своей лучезарной, несносной улыбкой, как будто хочет сказать: я в жизни не выкурила ни одной сигареты, в своей недолгой, но яркой жизни, в которой нет места немощным, хилым курильщикам, вроде тебя, а потом просто откидывается на стуле и кладет ногу на ногу, причем, совершенно спокойно сидит, задрав колено, ведь она в брюках, ага. сидит и смотрит куда-то вдаль, странно, да? потому что какая тут даль, ну ладно, не вдаль, а прямо сквозь тебя, и вроде как тема закрыта, у нее нет зажигалки, и не важно, что он — клиент, и что ему хочется закурить, как будто ей даже в голову не приходит, что надо пойти и купить зажигалку, лучше она повторит эту сцену пять раз за вечер.