– Ой, я не знаю. Наверное, каким-то другим вариантом самого себя.

– А что именно было бы другим?

– Все.

– Ого!

Молчание. Единственный звук – вода из крана: кап-кап-кап.

– Это ты глубоко копнул, приятель, – подал он голос наконец.

Нет, ну странно же, верно? Разговаривать с совершенно незнакомым человеком, который сидит в туалетной кабинке. Вообще разговаривать с незнакомцем. Но я прям не знаю… Когда между нами эта баррикада, как-то безопаснее. Словно я на исповеди. Так и тянет об этом сказать, но прозвучит глупо. Так и тянет уйти, но по какой-то причине мои «чаки» приклеились к месту.

– Ты еще там? – спрашивает он.

– А… Да. Э-э… Мы раньше встречались?

– Нет.

– Ты здесь учишься?

– Типа того.

– Типа того?

– Первый день.

– Но… осталось же всего три недели до каникул.

– Я в курсе.

– И ты сегодня первый день?

– Похоже на то.

– В каком классе?

– В предпоследнем.

– Ох ты ж! И я… Ты недавно переехал? – продолжаю сыпать вопросами.

– Вроде того…

– Страшно?

– Чего?

– Тебе страшно?

Видите ли, когда голос затихает или человек начинает отвечать односложно, это почти всегда указывает на то, что он: а) боится, б) скрывается, в) и то и другое. У меня было достаточно сеансов с доктором Эвелин, чтобы усвоить эти штучки.

Собеседник смеется.

– Страшно? Мне? Не-а, приятель.

Вранье.

Опускаю взгляд. Черное растертое пятно на белизне моих «чаков». Не-ет! Слюнявлю палец и начинаю оттирать.

– Ладно, тогда слушай, – говорю я. – Хочешь совет? Держи язык за зубами – и будешь в шоколаде. Поверь на слово.

– Я вообще-то не из тех, кто помалкивает, приятель.

– Как знаешь.

Убирайся, убирайся, чертово пятно. Ненавижу грязные вещи.

– В общем, оставляю тебя заниматься тем… чем ты там занимаешься.

Встаю, хотя на кеде еще заметно крохотное пятнышко.

– Ты что, подумал, что я…

– Удачи в школе… В смысле, если что-нибудь понадобится, я могу… в смысле…

– Спасибо, приятель. Я тут… просто сижу, – говорит он. – Ну, понимаешь… жду…

Угу, знаем.

– Ладно, хорошо… прячусь… – сдается он.

Я улыбаюсь.

– Хорошее место нашел.

Смотрю на кабинку. Ступни пляшут на месте так быстро, словно он пытается пробить лаз в подземный мир. О, мне знакомо это чувство.

– В общем, думаю, еще увидимся в школе?..

– Непременно.

Я со скрипом открываю дверь.

– Эй, приятель!

– Чего?

– Рад был познакомиться.

– А… Ага.

Мы смеемся. В смысле, это он смеется как нормальный парень. Я глупо хихикаю. Ладно, сейчас моя реплика. Еще увидимся, приятель. Захлопываю дверь и осторожно выглядываю за угол.

Все чисто. Никаких Обезьян. Никакой скрытой камеры или странной параллельной вселенной.

Ну, кажется.

4

Не-а. Ни в какую параллельную вселенную я не провалился. Два часа прошло, и мы возвращаемся после рекламной паузы, возобновляя обычное адское расписание.

Третий период. Урок здоровья. По сути дела – предпоследний шаг к порогу врат Аида. Потому что последний – физра. А поскольку эти уроки фактически составляют костяк учебного дня, просто чудо, когда удается дожить до его конца и сбежать домой невредимым.

Хорошая новость: с самого начала урока класс погружен в полную темноту. Намного легче исчезнуть в тени и быть забытым Обезьяньим войском.

Плохая новость: сегодняшний специальный гость – офицер Эндрюс из полицейского департамента Крев-Кёр, демонстрирующий эксклюзивные кадры какой-то архаической ленты годков этак пятидесятых. Мы словно смотрим старое семейное документальное кино.

«Джимми не догадывался, что Ральф болен. Болезнью, которая не так бросается в глаза, как оспа, но при этом не менее опасна и заразна. Болезнью рассудка…»

Усатый мужик в темных очках ухмыляется и рябит на экране.

«Видите ли, Ральф был гомосексуалистом. Человеком, который требует интимных отношений с представителями собственного пола. И Ральфа вскоре арестуют».

Обезьяны бурчат, хихикают и шепотом делятся друг с другом стратегическими планами развлечений для грядущего школьного бала. Я сижу в середине – слюнявый хорек, с которым принимаются играть каждый раз, как вспомнят о его существовании. Тренер Питерсон прохлаждается в уголке, читая «Крестного отца», как всегда ничего не замечая.

«Общественные туалеты – частое место сборищ гомосексуалистов». Двое парней пропадают с экрана. «Остерегайтесь тех, кто скрывается в тени…»

ШМЯК. Кто-то из Обезьян вколачивает мне в затылок слизкий комок харкотины. Он сползает по моей шее. Довольное уханье. Я ни единым мускулом не шевелю, не поворачиваюсь. Лучше игнорировать. Пара соседей по парте, с которыми я иногда играю в «виселицу», поворачиваются ко мне спиной, тихо хмыкая.

Я знаю почему.

«Никто не знает, в какой момент рядом окажется гомосексуалист. Он может создавать впечатление нормального, а потом, когда станет ясно, что он психически болен, будет поздно. МАЛЬЧИКИ, БЕРЕГИТЕСЬ!»

Кинолента в проекторе за нашими спинами заканчивается и рябит: хлоп-хлоп-хлоп. Экран вспыхивает яркой белизной, ослепляя. Офицер Эндрюс вышагивает вперед, затмевая его спиной. Очень может быть, именно он послужил прообразом Невероятного Халка.

– Ребята, это не игрушки, – гулко бухает он. – Эти парни опасны. Педофилы. Патологически нездоровые. Больные. Они сделают что угодно, только бы получить желаемое. А когда захотят вас, вы ничего не сможете сделать.

Тишину в классе можно потрогать пальцем.

– Вопросы?

До меня доходит: он похож на мистера Картофельную голову[18]. Только какой-то малец забыл приклеить рот. Все, что я вижу на его месте, – густые усы.

Никто не двигается. Вот разве что один из Обезьян, как я понимаю, тот самый, что харкнул мне в затылок, поднимает руку.

– Да?

– А за это могут арестовать? – спрашивает он.