– Учту, – сказал Лямпе. – Как зовут?

– Антуан-с.

– Да? – спросил Лямпе с интересом, поднявбровь. – А в святом крещении?

– В святом крещении-с – Прохором, – призналсяконопатый. – Однако в рассуждениях того-с, что для лучшего заведения вгороде таковое имя звучит по-мужицки, пришлось-с…

– Понятно, – сказал Лямпе, роясь вкошельке. – Вот тебе, братец, пожалуй что, четвертак…

– Премного благодарны-с! – Серебряная монеткасловно не в карман упала, а растаяла в воздухе. – Осмелюсь спросить-с,ваше степенство: по казенной надобности к нам изволили прибыть или по частной?

– По торговым делам.

– Купцом быть изволите-с?

– Угадал, – сказал Лямпе.

– Не сочтите за дерзость заявить-с, что выбор высделали удачный, ваше степенство. Места наши, заверяю-с, для торговых делвесьма, как выражаются господин Иванихин – изволили слышать? – крайнепирспиктивны, что означает…

– Я знаю.

– Мы же-с, со своей стороны, стремимся, чтобы господакупцы, на наших берегах пребывающие, ни в чем не испытывали недостатка. Вы уж,ваше степенство, любое желание выскажите-с, а мы его в лучшем виде исполним…

– Это интересно, братец, – сказал Лямпе,старательно сыграв внезапно вспыхнувший легкомысленный интерес. – Воттебе, пожалуй что, еще четвертачок… и скажи ты мне, любезный: можно у вас времяпровести с некоторой… игривостью?

В ответ на его жест пальцами коридорный расплылся в хитрой,понимающей ухмылке:

– Всенепременно-с! В нашем заведении – самые чтони на есть безопасные и приятные игривости-с! Вот взять…

– Потом, братец, потом, – прервал егоЛямпе. – Делу время, потехе, соответственно – час… Ступай. Когда ко мнепридет мой приказчик господин Акимов…

– Знаю-с, они вам номерок и снимали…

– Вот-вот. Проводить ко мне без промедления.

– Слушаю-с! – вдохновенно воскликнул коридорный и,кланяясь, проворно выкатился из номера.

Оставшись один, Лямпе снял пиджак и, повесив его на спинкукресла, подошел к окну; упершись руками в подоконник, коснулся лбом прохладногостекла, прикрыл глаза. Снаружи доносился шум улицы, не столь уж и беспокоящий:неспешные шаги идущих по деревянным тротуарам обывателей, шум колес, мягкоешлепанье лошадиных копыт по песку.

Вздохнув, он отвернулся от окна, открыл глаза. Прошел вспальню. Остановился возле никелированной кровати с гнутыми спинками ипопытался представить, в какой позе на ней лежал покойный Струмилин, когда егообнаружили – с простреленным виском, окоченевшего.

Внимательно осмотрелся – но, разумеется, не заметил нималейших следов недавнего несчастья. Это понятно, откуда им взяться? Бельесменено, пол вымыт и подметен, номер прибран тщательнейше. Нет, но как же так,Николай Федорович, как же так? Зачем? И почему?

Это было глупо, но он все же принялся самым скрупулезнейшимобразом обшаривать спальню – постель, ночной столик, гардероб, – двигаясьлегко и проворно, бормоча под нос привязавшуюся считалочку, памятную с детства:

Жили-были три китайца:

Як, Як Цидрак, Як Цидрак Алицидрони.

Жили-были три китайки:

Циби, Циби Дриби, Циби Дриби Лампампони.

Ничего постороннего, ни малейшего следа. Постель какпостель, ящичек ночного столика пуст, как и гардероб…

Поженились – Як на Циби, Як Цидрак

на Циби Дриби,

Як Цидрак Алицидрони —

на Циби Дриби Лампампони…

Было там что-то еще или вся считалочка только из этих двухкуплетов и состояла? Он уже не помнил. И, перейдя в гостиную, продолжая тамподробнейший осмотр, повторял и повторял про себя незатейливый детский стишок,чтобы изгнать, заглушить мучительные воспоминания об умном, толковом, везучем ивеселом человеке, совершенно внезапно для всех, его знавших, найденном с пулейв голове и пистолетом в руке. Сёмка Акимов подыскал самые удачные слова. Этобыло неправильно. Это ни за что не связывалось – Струмилин и самоубийство,столь скоропалительное, ошеломляющее. Последний человек, от которого следовало подобногоожидать. Теперь Лямпе, как ему казалось, понимал всецело то странное выражениелица, с которым Александр Васильевич, не глядя ему в глаза, произнес:

– Ну что же, как выражаются цыганки-гадальщицы,предстоит вам, бриллиантовый, дальняя дорога…

И в гостиной – ничего. Никаких улик, не говоря уж опосторонних предметах, свидетельствовавших бы, что здесь кто-то жил. Глупо былои рассчитывать на другой итог поисков.

Сев в кресло – хорошее, покойное, нерасшатанное, – онвыкурил папиросу. Достал со дна чемодана, из-под сорочек, тяжелый сверточек,развернул полосатый ситчик, извлек матово поблескивающий браунинг, второйномер. Звонко вогнал ладонью обойму, пару секунд поколебавшись, все же не сталзагонять патрон в ствол. В конце концов, слежки нет, ничего еще толком неизвестно, а посему не стоит уподобляться истеричной барышне. Сохранимсамообладание, товарищ Лямпе…

Досадливо хлопнув себя ладонью по лбу, воскликнул:

– Ах ты, господи!

И быстрыми шагами направился в ватерклозет. Приподнявшись нацыпочки, обеими руками снял тяжелую чугунную крышку смывного бачка, бережнопоставил ее у стены так, чтобы не упала, встал на край белоснежной клозетнойчашки и, вытянув шею, заглянул в бачок.

Сердце прямо-таки застучало, когда он увидел светлуюниточку, надежно привязанную к тонкой водосливной трубке – черной, ослизлой.Осторожненько потянул двумя пальцами – и из мутноватой воды вынырнул небольшойрезиновый мешочек, привязанный к другому концу… нет, не нитки, как показалосьпрежде, а лески из конского волоса. Резко дернув рукой, оборвал леску, спрыгнулна пол, крепко зажав добычу в руке.

Новомодное изобретение французской выделки – кондом,еще именуемый презервативом. Накрепко завязан, так что содержимое в водепромокнуть не должно…

Ощутив азартное охотничье возбуждение, Лямпе вернулся вгостиную, посмотрел находку на свет. Больше всего то, что находилось внутри,напоминало многократно сложенный лист бумаги – ну да, и буквы видны…

Торопясь, открыл перочинный ножичек, осторожно подцепиллезвием резину, вспорол. Достал бумагу, принялся осторожно разворачивать.

Бегло прочитал. Перечитал. Недоуменно пожал плечами.

Аккуратный, разборчивый почерк, несомненно, образованногочеловека, привыкшего к письму. Синие ализариновые чернила. Стандартная писчаябумага, употребляется как во многих присутственных местах, так и для частныхнадобностей.

«В природе золото чаще всего встречается в виде зерен ипесчинок, однако не столь уж редко образует и самородки значительной величины.Природное золото именуется также шлиховым. Стопроцентно чистым золото не бываетникогда, обычно оно содержит от 5 до 30 процентов серебра, меди – до 20процентов. Как правило, вкрапленное в кварц в коренных месторождениях, приразрушении кварцевых жил золото освобождается от материнской породы, уноситсяводою и благодаря своему большому удельному весу отлагается в руслах рек,образуя те самые россыпи, из коих большая часть этого металла и добываетсячеловеком.