Элементарный способ добычи золота из песков промывкоюзаключается в том, что наклонный желоб…»

На этом слове текст обрывался – просто-напросто оттого, чтописавший добрался до нижнего края бумажного листа. Вполне возможно, продолжилна другом, но найденный лист – единственный.

«Черт знает что», – растерянно подумал Лямпе. Как этоприкажете понимать? Все, что он только что прочел, ни в малейшей степени несодержало в себе чего-то тайного, секретного, долженствующего быть укрытым отпосторонних. Прямо-таки азы – то ли из учебника для Горного института, то ли изсловаря Брокгауза и Ефрона. Самые что ни на есть примитивные сведения,своеобразный букварь для профана. Зачем понадобилось это прятать стольизощренным образом, так, чтобы люди, редко сталкивавшиеся с новомоднымиклозетами, не догадались там поискать?

Шифр, быть может? Даже если и так, нечего и пытатьсярасшифровать самому: не имея особого навыка, да и подручных приспособленийтоже, немногого добьешься…

В конце концов Лямпе понял, что, продолжая вертеть так и сякэтот чертов листок, он окончательно уподобится мартышке из басни Крылова,решительно неспособной догадаться об истинном предназначении очков. Со вздохомпожал плечами, тщательно свернул листок и спрятал его в бумажник. Поместилбраунинг в потайном кармане пиджака, вшитом под правым рукавом, расположивпистолет стволом вверх, чтобы при необходимости в секунду можно было выхватить,зацепив пальцем скобу. Сунул в брючный карман запасную обойму, вытянул ноги и,пуская колечки дыма, стал терпеливо ждать, когда появится Акимов.

Акимов вел его по некрашеному деревянному тротуару такуверенно, словно прожил в этом городе добрый десяток лет, а не приехал впервыепозавчера. Первое время Лямпе по некоей инерции еще ломал голову над загадочнойнаходкой, но потом перестал, прекрасно сознавая, что не продвинется таким образомни на вершок. Шагал, ни о чем особенном не думая, помахивая в тактзолотисто-коричневой палкой из испанского камыша, таившей в себе трехгранныйшпажный клинок. Напрасно некоторые считают, что подобные приспособления отжилисвой век, иногда такая шпага может чертовски помочь, а то и спасти жизнь, какэто было во Львове…

– Леонид Карлович…

– А?

– Вот как хотите, а не верится мне, чтобы Струмилин…

– Сёма, перестань, – с сердцем сказалЛямпе. – Мы с тобой не гимназисты. Факты имеют ценность, а не домыслы приполном отсутствии информации. То же и к эмоциям относится.

– Да понимаю я…

– Вот и не томи душу. Без того тягостно. – Лямпепосмотрел на покрывавший улицу толстый слой серого песка, глушившего шум колеси стук копыт, пожал плечами. – Представляю, что здесь творится в дождь…

– Грязища непролазная, – живо подхватил Сёма, сготовностью меняя тему. – Да и в сухую погоду тут частенько гуляют ветры,так что получаются песчаные бури, право слово, не уступающие сахарским. Мне ужрассказали. Нам еще повезло, что денек безветренный. А обычно пыль так метет,что местные Шантарск давно прозвали Ветропыльском, что вполне… берегись!

Он сильно рванул Лямпе за рукав, отшвырнув к стене дома. Икак нельзя более вовремя – вылетевший из-за угла рысак под грохот колес поневысокому деревянному тротуару осел на задние ноги, взметнув тучу пыли, бешенокося огромным фиолетовым глазом, захрапел, скалясь, разбрасывая пену. Шарабанлихача, решившего срезать угол прямо по пешеходным мосткам, вновь утвердилсявсеми четырьмя колесами в песке.

– Чтоб тебя и мать твою… – рявкнул Акимов от души.И тут же обескураженно смолк, крутя головой в некоторой растерянности.

Лямпе ухитрился во мгновение ока испытать массу самыхнеожиданных и разнообразнейших чувств. Он и сам с превеликим удовольствиемизрек бы нечто небожественное – на волосок был от того, чтобы угодить подкопыта, – но лихой ездок в шарабане оказался очаровательной девушкой, ктому же, судя по дорогому белому платью, ничего не имевшей общего спростонародьем, а потому словесное выражение эмоций решительно неуместно…

Возможно, сравнение было и банальное, но Лямпе вдруг ощутилсебя, как человек, неожиданно застигнутый молнией или пулей. Один бог ведает,что творилось в бедной душе Леонида Карловича Лямпе, дворянина Гостынскогоуезда Варшавской губернии. Он смотрел в ее карие глаза, прекрасно сознавая, чтовыглядит глупо – этакий соляной столб, истукан, – но поделать ничего немог. Дело даже не в том, что она была красива, что ее золотые волосы,растрепанные встречным ветром, легли на плечи в очаровательном беспорядке.Казалось, именно это лицо он тысячу раз видел во сне, как свою недостижимуюмечту, – хотя ничего подобного и быть не могло, сплошное наваждение,солнечный удар… Она никогда не снилась прежде, они никогда прежде не виделись,но отчего тогда ледяная заноза в сердце не желает таять?

В конце концов он немного опомнился. Боковым зрениемзаметил, что городовой в белой гимнастерке, поначалу припустивший было в ихсторону грозной, неотвратимой рысью, вдруг сбился с аллюра, даже затоптался наместе, а потом продолжил движение, но не в пример медленнее, почти что плелся,понурившись, поскучнев. Хорошо еще, зевак поблизости не случилось, с радостьюконстатировал Лямпе.

– Вы не пострадали, господа? – спросила она,щурясь.

Вполне возможно, она и пыталась выразить тоном раскаяние, нопрозвучали эти слова скорее насмешливо.

– Благодарю за заботу, – сухо сказал Лямпе. –Ваше мастерство в управлении этим животным достойно восхищения, хотя вашаманера править, должен заметить, весьма оригинальна…

«Боже, что я несу?» – с паническим стыдом подумал он. Занозав сердце никуда не делась, острая прохладная льдинка.

– Ну, извините, господа, – карие глазасмеялись. – Я, право же, не хотела, вы так неожиданно подвернулись…

– Вопрос, кто кому подвернулся… – пробурчал Сёма.

Рядом выразительно покашлял городовой, поднес ладонь кфуражке в светлом коломянковом чехле:

– Прошу прощенья, господа, тут имеет место бытьпроисшествие или полное отсутствие оного?

Девушка смотрела на Лямпе с откровенной подначкой, в лукавомвзгляде карих глаз так и читалось: «Ну что, ябедничать будешь?» Легонькоотодвинув локтем посунувшегося было к блюстителю порядка Акимова, Лямпе вескопроизнес:

– Полное отсутствие оного, смею вас заверить. Не вижунужды в вашем вмешательстве, городовой.

Страж порядка вздохнул с нескрываемым облегчением, вновьподнес к козырьку руку в белой нитяной перчатке, повернулся через левое плечосо сноровкой отслужившего действительную, вновь обретя осанистость, направилсяна прежнее место. Только теперь Лямпе рассмотрел на шее девушки золотоеожерелье с тремя красными камнями. Если рубины настоящие – на них, пожалуй что,можно приобрести вон тот каменный дом в два этажа, что стоит по другую сторонуулицы. Кое-что начинает проясняться…