– Шурка, ты только что съела мидию, – машинально произнесла Ева.

– Что? Ой, мамочки!.. – Шура, зажав рот, выбежала из-за стола.

– Михайловский – мой сосед по даче, – сказала Ива, глядя Еве прямо в глаза. – Я его сто лет знаю.

– Он какой? Старый, молодой? Как он выглядит? – шепотом спросила Ева. – Ива, расскажи о нем, пожалуйста!

– Э-э, нет! – улыбнулась та. – Ты же сама сказала, что тебе все равно, как он выглядит и сколько ему лет… Хочешь нарушить чистоту эксперимента?

– Ну ладно, ладно… – забормотала Ева. – Наверное, все-таки он старый! Написал столько книжек… Столько книжек лет сорок надо писать! Впрочем, мне все равно – нормальных молодых мужчин сейчас нет…

Она разлила по рюмкам оставшийся ликер.

– За Даниила Михайловского.

– За Даниила Михайловского!

Ева с трудом открыла глаза. С трудом – потому что накануне вечером она забыла смыть тушь с ресниц и теперь они слиплись.

– Господи, как голова болит… – Она приподнялась на локте и обнаружила, что лежит на диване, все в том же ярко-алом бархатном платье, только теперь безнадежно мятом. Провела рукой по волосам, сняла с них остатки уже подсохшего крема с низкокалорийного торта. – Что же вчера такое было, а?!

В комнату вошла Шурочка.

– Проснулась? – кисло спросила она. – А я по твоей милости всю ночь не спала. Эти мидии…

– Шура, что вчера было?

– Ничего особенного, – пожала та плечами. – Обычный девичник.

– А почему у меня в волосах торт?

– Откуда я знаю! – кисло огрызнулась Шура.

– Шура, а эта… а Ива где?

– Ива уже уехала. Позвонила в автосервис, и ей сказали, что машина готова, – она быстренько собралась и ушла.

Ева выковырнула из волос несколько засохших цукатов, разложила их перед собой на коленях.

– Слушай, а правда говорят, что сейчас вместо фруктов засахаривают морковь?

– Вполне возможно, – вздохнула Шура и села рядом с подругой на диван. – Фрукты из моркови, крем из маргарина, красители, вкус, идентичный натуральному… Кстати, мы вчера вполне могли ограничиться шампанским, зачем нам понадобился коньяк, а потом еще этот твой якобы сливовый ликер – я не понимаю.

– У Чехова есть одна замечательная фраза на этот счет, – потерла Ева виски. – Что-то вроде того: горячительные напитки подобны славе или морской воде – чем больше пьешь, тем больше жаждешь…

– Ива взяла у меня твой телефон. В конце недели она тебе позвонит.

– Зачем?

– Как – зачем? – удивилась Шурочка. – Ты же Михайловского собралась охмурять! Мне Ива так и сказала перед уходом – пари остается в силе. На выходные тебе придется ехать к ней в Лапутинки.

– Какой ужас… – уныло произнесла Ева. – Очень жалко расставаться с сережками!

– Ты не уверена в своих чарах? – усмехнулась подруга. – Или Михайловский тебе больше не нужен?

– Нужен… – Ева чувствовала себя совершенно потерянной и разбитой. – Только вряд ли он нуждается во мне. Эта твоя Иветта… Похоже, она очень хитрая особа.

– Ива? Ну, я не знаю… А по-моему, она очень приличная и порядочная девушка. Кстати, ее покойный отец – бывший замминистра иностранных дел.

– Серьезно?

– Клянусь! Ты забыла, что моя мама и ее мама – хорошие приятельницы.

– А где Ива работает? Кто она?

– Она закончила МГУ, только вот какой факультет – не помню… Но она не работает, почти постоянно живет в Лапутинках, цветы разводит… Она еще курсы садовых дизайнеров закончила – для себя, разумеется.

– На что же она живет?

– Господи, я же сказала – ее отец был замминистра! А до того он был крупным партийным функционером, наследство оставил немаленькое. Они с матерью не шикуют, конечно, но вполне могут себе позволить ничего не делать.

– Живут на золото партии, значит… – пробормотала Ева.

– Ай, перестань! Я же говорю – вполне приличные люди. Так ты будешь знакомиться с Михайловским?

– Буду.

– Ева, и вот еще что, – насупившись, продолжила Шурочка. – Если ты еще хоть раз меня ущипнешь, то я…

– А кто тебя просил вспоминать про Иванько?!

– Ой-ой-ой, какие мы нежные… Ева!!! Ты опять?..

После, когда Шурочка уже ушла, Ева, так и не переодевшись, снова легла на диван. Она чувствовала себя скверно, на душе была тоска – но не сливовый ликер был тому причиной. Уж как она не хотела вспоминать о Ярославе Иванько, а пришлось!..

Четырнадцать лет назад она встретила на одной из вечеринок замечательного юношу, настолько красивого и талантливого, что совершенно потеряла голову.

Это было прекрасное время, когда Ева, студентка художественного института, думала, что из нее выйдет замечательный скульптор – вроде Веры Мухиной. Что она прославится на весь мир и ее работы из бронзы и гранита будут стоять на главных площадях города… Тогда она никак не могла предполагать, что площади Москвы в скором времени заполонят работы совсем другого автора, а она, Ева Полякова, начнет мастерить кукол. (Ну, да это неважно, о смене профессии Ева на самом деле нисколько не жалела.)

Словом, она была юна, талантлива, ослепительно красива (малый рост и сорок шесть килограммов веса ничуть не уменьшали ее успех у противоположного пола, а, скорее, даже наоборот!), у нее все было впереди.

Ярослав Иванько приехал в Москву из Ялты, учился на журналиста – вернее, уже заканчивал учебу, и был вполне достойной парой Еве.

Ярослав. Ярик. Славушка. Славный Ярик.

Высокий, намного выше Евы, жгуче-черные волосы до плеч, которые он зачесывал назад, темно-темно-карие, почти черные глаза… Ярослав напоминал всех латиноамериканских актеров сразу.

Ева очень сильно любила его (так же сильно она потом его ненавидела, но это потом). Они были практически неразлучны, единственной проблемой было то, что Ярик жил в общежитии, а Ева – в малогабаритной московской квартире, вместе с родителями.

Ни до, ни после Ева не испытывала ничего подобного, ничего такого, что напоминало бы ее чувства к Ярику. От одного взгляда на него у нее перехватывало дыхание и сжималось сердце. Не было такого эскалатора в московском метро, на котором бы они не целовались, не было ни одной улицы, где бы они ходили, не держась за руки. Это мучительное желание всегда прикасаться к нему, всегда чувствовать его рядом, еще более подогреваемое тем обстоятельством, что они вынуждены были вечно скитаться по каким-то углам…

И те редкие моменты, когда они с Яриком оставались вдвоем, наедине, ценились на вес золота.

Чьи-то дачи, квартиры чьих-то друзей (ее или его). Холод чужих простыней, нафталиновый запах чужих коридоров, тараканы в чужих кухнях – всего этого Ева решительно не замечала, она радовалась любой возможности любить Ярика.