Хэмиш ухмыльнулся: «Уж не соскучился ли?»

«Нет, – устало ответил Ратлидж, – просто забыть не могу».

«Да-да, – злорадно ответил Хэмиш у него в подсознании, – так уж все устроено, приятель, от себя не убежишь».

Врачи в клинике внушали ему: в том, что он слышит голос капрала Маклауда, нет ничего необычного. Хэмиша Маклауда по приказу Ратлиджа расстреляли за неподчинение приказу. Сразу после этого начался обстрел и живых завалило землей вместе с мертвыми. Выбраться им удалось лишь через несколько часов. В числе выживших оказался и Ратлидж. Его несколько раз ранило, контузило, он стал страдать клаустрофобией, но врачи на пункте первой помощи заявили, что это просто усталость. Ему дали двадцать четыре часа, чтобы выспаться, кое-как подлатали и послали обратно, в строй. Опытных офицеров на передовой тогда не хватало. Следующий после того год Ратлидж почти не помнил. На краю его удерживал только голос Хэмиша, который изводил и преследовал. Наконец Ратлиджу стало казаться, что Хэмиша слышат и другие. Он страшно мучился при мысли о том, что как-нибудь темной ночью вдруг увидит самого обладателя голоса – при взрыве бомбы или среди гниющих трупов, которые вдруг начинали шевелиться от копошащихся в них червей. Каким-то образом ему удавалось выполнять свой долг – никто на него не жаловался, и солдаты вопросов не задавали. Правда, все были так измучены и испуганы, что думали только об одном: как выжить. Они боялись следующей атаки. Долгая война…

Дорога на Солсбери оказалась почти свободной. Когда Ратлидж выбрался из Лондона, ветерок принес сладкие ароматы полевых цветов, зреющей пшеницы и сена. Конечно, на поезде он добрался бы до места быстрее, но он терпеть не мог крошечные купе, где приходится сидеть бок о бок с другими пассажирами. Там у него от страха бешено колотилось сердце, потели ладони от сознания, что он зажат и не может выбраться.

Найдя гостиницу милях в двадцати за Солсбери, он остановился на ночлег, поужинал жареной бараниной с картофелем и зеленой фасолью. Номер ему отвели маленький, душный, с низким потолком; поэтому спал он плохо. На следующий день, хотя по-прежнему светило солнце, Ратлидж попал под шквалистый ветер, который часто дует на границе с Девоном. Два раза он чуть не пропустил нужный поворот из-за сильного ливня. Дождь кончился быстро, и снова выглянуло солнце. От обочин дорог поднимался пар. Хэмиш не умолкал. Он особенно оживлялся, когда они проезжали деревни, в которых кипела жизнь. По обе стороны дороги росли цветы. Крошечные домики с соломенными крышами буквально утопали в цветущих садах. Тогда по дороге им попадались коровы, которых перегоняли с одного поля на другое. Коровы надолго перегораживали путь. Иногда Ратлидж останавливался, пропуская упитанных гусей, которые не спеша брели к деревенскому пруду. Несколько раз он обгонял телеги, запряженные невозмутимыми лошадьми. Возчики с интересом рассматривали его автомобиль. Часто между живыми изгородями он оказывался единственным человеком, хотя над головой туда-сюда сновали птицы, а на капот садились бабочки. Общая атмосфера успокаивала, умиротворяла.

До Боркума Ратлидж добрался только поздно вечером; деревня находилась в узкой глубокой долине, которая завершалась мысом, спускавшимся к морю. Хотя дождь перестал, но низкие тучи по-прежнему закрывали небо, и свет в окнах домов и битком набитом пабе уже отражался от мокрой мостовой, хотя шел только десятый час. Деревня оказалась небольшой, и он быстро нашел дом констебля Долиша на углу Батчерс-Лейн. Остановившись у белой калитки из штакетника, инспектор протянул руку и толкнул ее, выбравшись из машины, потянулся, разминая затекшие плечи и усталые ноги. Дверь почти сразу открылась, и на крыльцо вышел мужчина без пиджака:

– Инспектор Ратлидж?

– Да. – Ратлидж подошел к крыльцу по короткой дорожке, мощенной плиткой. – Констебль Долиш?

Пожав инспектору руку на пороге, Долиш пригласил его в дом, они прошли в небольшую, теплую комнату рядом с прихожей.

– Позвольте ваше пальто, сэр. Холодновато сегодня для июля! Наверное, из-за дождя. Вы ужинали?

– Да, спасибо. Но от чая не откажусь.

– Чайник на плите. – Долиш жестом показал гостю на темно-красный диван, набитый конским волосом. – Там вам будет удобно. А все бумаги по делу лежат в папке на столе рядом с вами. Инспектор Харви просил передать свои извинения; он не смог вас встретить, так как ему срочно пришлось уехать в Плимут. Там нашли одного типа, по приметам похожего на мошенника, которого мы разыскиваем. Обманом лишил трех вдов их сбережений.

– На этом этапе мы прекрасно обойдемся и без Харви, – ответил Ратлидж, оценивающе глядя на констебля Долиша, высокого и худощавого молодого человека с глазами старика. – Были на Сомме? – спросил он наугад.

– И там тоже. Я провел на войне три года, а показалось, что все тридцать.

– Да. Вот именно…

В комнату вошла миссис Долиш, невысокая и пухленькая, и застенчиво улыбнулась гостю. Она принесла на подносе чай, сэндвичи и небольшие лепешки. Поставив поднос на второй стол у камина, но достаточно близко от дивана, миссис Долиш сказала:

– Угощайтесь, инспектор. На кухне есть еще много всего. – С этими словами она вышла. Идеальная жена полицейского!

– Сегодня же прочту все материалы, – пообещал Ратлидж, беря у Долиша чашку с чаем. – Но сначала мне хотелось бы узнать вашу точку зрения.

Долиш сел и с серьезным видом посмотрел на свой чай.

– По правде сказать, я не вижу никаких оснований, чтобы подозревать убийство… По-моему, все так, как мы и заключили. Два самоубийства и один несчастный случай. Инспектор Харви тоже так считает. Самоубийцы никакой записки не оставили, но я сразу же приехал на место происшествия, видел трупы… Вот что я вам скажу, инспектор. Очень трудно инсценировать убийство, придав ему вид самоубийства. Достаточно было взглянуть на тела покойников, на их лица, на всю комнату… Правда, мы так и не поняли, почему они вдруг решили покончить с собой. Мисс Оливия Марлоу была калекой; должно быть, она сильно страдала от своего увечья. По словам экономки, ночами мисс Оливии часто бывало плохо. А мистер Николас Чейни ничем другим и не занимался, только всю жизнь заботился о своей сводной сестре. Конечно, кроме тех лет, когда он был на фронте… Участвовал в битве при Ипре, получил тяжелое отравление, и его комиссовали. Наверное, он думал: если мисс Оливия уйдет, у него в жизни больше ничего не останется… Может быть, ему казалось, что для него уже поздно начинать все сначала. С его-то поврежденными легкими. А может, он и не хотел ничего менять в своей жизни. Знаете, бывают такие люди. Они довольствуются тем, что есть, пусть и не самым лучшим, и больше всего боятся неизвестности, хотя новое может оказаться и благотворным… Мистер Николас был еще молод – моложе мисс Оливии на четыре года. Он вполне мог бы жениться, завести детей… Извините, отвлекся…

Ратлидж покачал головой:

– Нет-нет, продолжайте. В конце концов, вы их знали. И одним из первых побывали на месте происшествия.

Явно радуясь тому, что приезжий из Лондона не давит на него, Долиш кивнул: