Ратлидж вцепился в утес руками и ногами, не давая морю снова захватить его в плен. Он сражался с силой, удивившей его самого. Когда его накрывала очередная волна, он хватал ртом воздух, пытаясь унять дрожь и успокоить дыхание.

Он слышал, как дышит лежащий рядом с ним Кормак; сначала хрипло, потом спокойнее. А потом Кормак поднялся на колени, схватил камень, замахнулся и ударил со всей силы – он набрался сил, пока Ратлидж сражался со стихией, спасая их обоих.

Вовремя услышав крик Хэмиша, Ратлидж перекатился набок, и камень беззвучно ушел в мокрый песок. Кормак вложил в удар всю силу.

Хватит, черт побери, достаточно!

Ратлидж прицелился и ударил Кормака ногой в пах. Один ботинок он потерял в воде, но оставался второй. Удар вышел сильным. Ратлидж вложил в него всю свою ярость. Кормак взвыл от боли. Его крик был громче шума прибоя и ветра; потом крик захлебнулся и оборвался. Кормак согнулся пополам, его накрыло следующей волной.

Тяжело дыша, Ратлидж подумал: в конце концов, вода оказалась его союзницей.

Тот, кого Оливия называла Люцифером, спустился в область обычного, смертного страдания.

Ратлидж лежал на спине на мокрой гальке; дождь заливал ему лицо. Многочисленные кровоподтеки и ссадины начали заявлять о себе. Локоть болел невыносимо. Перелом или трещина? Под ребрами тоже жгло огнем и было холодно, как будто его обложили льдом. И голова до сих пор раскалывалась от боли. Все мышцы онемели от напряжения. Он хотел только одного: спать.

После долгой, мучительной паузы Кормак еле слышно сказал:

– Когда я только увидел вас… я понял… что вы… другой… храбрец.

– Зачем вы убили их?

– Вы полицейский, – не сразу ответил Кормак. – Вот вы мне и скажите.

Снова наступило молчание.

Вдруг Кормак заговорил снова; его надтреснутый голос постепенно набирал силу:

– С первого дня… с самого первого дня, как я попал туда… Тревельян-Холл приковал меня к себе. От него исходило тепло и еще… не знаю. Но… Анна злобно посмеялась надо мной, когда подслушала, как я говорил конюху, что готов отдать что угодно, лишь бы жить в таком месте. Мне захотелось вбить ее смех ей в глотку! Но мне пришлось уйти и притвориться, будто мне все равно. Когда она упала… когда я дернул ее за кушак и она упала с дерева… и она умерла передо мной на траве, я понял, что есть способ получить все, что я хочу… главное – действовать осторожно и терпеливо. После того дня… ни один из них не чувствовал себя в безопасности.

– А тот бродяга на пустоши? Вы убили и его тоже? – вдруг вспомнил Ратлидж.

– Ну да, бродяга… Я боялся… ведь Ричарда, понимаете ли, так и не нашли… я думал, что он когда-нибудь вернется… да. – Он по-прежнему сгибался пополам, обняв себя и морщась от боли, которая не отпускала его.

Вдали послышались голоса.

Кормак вскинул голову и посмотрел на Ратлиджа в упор:

– Лучше убейте меня сейчас. Если не убьете, я уничтожу вас в зале суда. Во всем обвинят вас… до того, как со мной будет покончено…

На долю секунды Ратлиджем овладело искушение поймать Кормака на слове. Ратлидж придушил свое желание, полицейский в нем наголову разбил солдата, который быстро подсчитал все за и против. Он услышал, как заворчал Хэмиш, когда полицейский победил. От удовольствия или сожаления? Ратлидж так устал, что ему было все равно.

– А может, судья с радостью вынесет смертный приговор безродному ирландцу, который ухитрился обмануть половину Сити? – ответил Ратлидж и медленно, с трудом встал на ноги. Сначала потянулся к руке Кормака, но потом передумал, схватил его за воротник и швырнул на колени.

Кормаку с трудом удалось встать. В последний миг он собрал все силы, выпрямился и посмотрел Ратлиджу в глаза.

Люцифер побежден, но не сломлен… Пока еще не сломлен.

Ратлидж увидел вдали фигуру констебля Долиша; он смотрел на них сквозь завесу дождя и кричал:

– По-моему, они там!

Инспектор Харви побежал к ним. За ним по пятам следовали Смедли и Рейчел. У Рейчел что-то было в руках – Ратлиджу показалось, что пледы. Внезапно она поскользнулась и съехала вниз.

Кормак развернулся к ним лицом. Он только улыбнулся, когда Харви защелкнул наручники на его мокрых запястьях. Наблюдая за происходящим, Ратлидж со всей силы обхватил себя руками. Судебный процесс в самом деле будет ужасным. Трагедия, по мнению Ратлиджа, заключалась в том, что убийцу невозможно обвинить в том, что он обрек многих людей на мучения. Его приговорят только за гибель тех, кого он уничтожил. Смедли прав: для жителей Боркума ничего еще не кончено. Как не кончено для Рейчел и Сюзанны. И даже для Оливии, Николаса и Розамунды…

«И для тебя тоже. Готовься к бою в суде», – предупредил Хэмиш.

«Пусть только попробуют!» – ответил Ратлидж.

Рейчел вскинула голову и, схватив его за руку ледяными пальцами, спросила хриплым шепотом:

– Я должна знать. Кого любил Николас – меня или Оливию?! – Слова как будто вырвали у нее клещами; как будто им нельзя было выплывать на поверхность из мрака ее ужаса. Она не выпускала их… до сих пор.

Ратлидж покачал головой. И, бесконечно сострадая ей, сознательно солгал:

– Он не хотел, чтобы Оливия умирала в одиночестве. Для такого шага требуется огромное мужество. Вы должны простить его.

Она низко опустила голову и заплакала.

Кормака увели. Рейчел, решительная и бледная, зашагала в деревню следом за Смедли. Ратлидж остался на мысу один. После шторма и грозы стало холоднее, и он закутался в принесенный Рейчел плед и заковылял туда, где когда-то нашел кострище. Теперь даже его очертания заросли травой, а пепел давно смыло дождями.

Теперь Ратлидж точно знал, что погибло здесь, в костре, который развел Николас. И почему Оливия и Николас выбрали безлунную ночь для того, чтобы со всем покончить.

Любовь, которую они не могли разделять.

Когда-нибудь потом…

– Я завидую вам обоим, – тихо произнес Ратлидж, глядя на Тревельян-Холл, на комнату, в которой они умерли.

Когда он повернул к Боркуму, ветер последовал за ним, но Ратлидж этого не сознавал. Он задержался в конце аллеи и еще раз посмотрел на дом, стоящий у мыса. Он был темный, молчаливый, построенный рукой человека и ранимый и все же каким-то образом обладающий собственной благодатью.

Неизвестно откуда пришло сознание: Оливия наконец обрела покой.

Ратлидж понимал, что Оливия еще долго не отпустит его…