Эту башню Мэтью когда-то строил в качестве места уединения, где можно укрыться от нескончаемого шума и дел, постоянно окружавших Филиппа и Изабо. Вампирские семьи были большими и шумными, особенно когда два или больше родов собирались под одной крышей и пытались жить единой дружной стаей. Такое редко случалось среди хищников, даже тех, кто ходил на двух ногах и жил в прекрасных замках. В результате башня Мэтью строилась прежде всего как оборонительное сооружение. Она не имела дверей, приглушавших крадущуюся походку вампиров. Единственный вход служил и выходом. Никаких запасных лестниц. Столь тщательно продуманная планировка красноречиво свидетельствовала о характере отношений Мэтью с его вампирскими братьями и сестрами.

Но сегодня уединенность башни действовала на него угнетающе. Жизнь в Лондоне эпохи Елизаветы I заставляла их мечтать о тишине, так так их дом был постоянно полон теми, кого они считали семьей, слугами и друзьями. Должность шпиона королевы, которую занимал Мэтью, была опасной, но приносила свои плоды. Его тогдашнее членство в Конгрегации уберегло нескольких ведьм от виселицы. Диана начала пробуждать и совершенствовать свои ведьмины дарования. Они с Дианой даже взяли под опеку двух сирот, которым дали шанс на лучшее будущее. Жизнь в XVI веке не всегда бывала легкой, но их дни наполняла любовь и надежда. Надежда буквально следовала за Дианой по пятам. В Сет-Туре же они попали в пространство, со всех сторон окруженное смертью и де Клермонами.

Это сочетание сделало Мэтью беспокойным. Когда Диана была рядом, он изо всех сил сдерживал свой гнев, однако тот угрожал вырваться на поверхность. Сделав Мэтью вампиром (и сыном в вампирском понимании родства), Изабо передала ему и опасную болезнь, именуемую бешенством крови. Болезнь эта накатывала приступами, порою внезапно, завладевая умом и телом вампира. Самообладание и доводы рассудка отступали на задний план. Стараясь ни в коем случае не поддаться бешенству крови, Мэтью неохотно согласился на время оставить Диану под присмотром Изабо, а сам, сопровождаемый Фаллоном и Гектором, его верными собаками, прогуляться по окрестностям замка. Мэтью необходимо было основательно прочистить голову.

В большом зале Галлоглас напевал старинную матросскую песню, какие сопровождали работы на парусных кораблях. По непонятной для Мэтью причине каждая строчка перемежалась ругательствами и ультимативными требованиями. Мэтью хотел было пройти мимо, но любопытство взяло верх, и он, немного помешкав, спросил племянника о причинах.

– Долбаная дракониха.

Из оружейной стойки у входа Галлоглас вытащил пику, которой сейчас медленно размахивал в воздухе:

– «Прости-прощай, испанские красотки». Спускай свою задницу вниз, не то бабуля сварит тебя в белом вине и скормит собакам. «В старушку Англию приказано нам плыть». У тебя что, мозгов не больше, чем у обкурившегося попугая? «И вряд ли свидимся, милашки, снова».

– Что ты тут вытворяешь? – спросил Мэтью.

Дико сверкая синими глазами, Галлоглас повернулся к дяде. Его черную футболку украшало изображение черепа со скрещенными костями. Сзади футболка была разорвана наискось: от левого плеча к правому бедру. Дыры на джинсах протерлись от долгой носки, а не от сражений. Волосы даже по меркам Галлогласа были всклокочены. Изабо наградила его прозвищем сэр Бродяга, но бабушкина ирония не повлияла на его внешний вид.

– Пытаюсь поймать зверюшку твоей жены.

Галлоглас вдруг метнул пику вверх. Послышался удивленный крик, и на пол, словно кусочки слюды, посыпались светло-зеленые чешуйки. Светлые волосы на руках Галлогласа заблестели от мерцающей зеленой пыли. Он чихнул.

На галерее для музыкантов обосновалась Корра – огнедышащая дракониха, дух-хранитель Дианы. Цепляясь когтями за балюстраду, она неистово верещала, цокая языком. Увидев Мэтью, дракониха приветственно махнула шипастым хвостом, отчего в драгоценной шпалере, изображавшей единорога в саду, появилась дыра. Мэтью поморщился.

– В часовне я чуть ее не поймал. Возле алтаря, где узкое место. Ну, думаю, теперь не вывернешься. Но Корра – девка смышленая, – с оттенком гордости произнес Галлоглас. – Спряталась в верхней части могилы деда, крылышки распушила. Я сдуру и посчитал ее надгробным памятником. А теперь посмотри. Торчит под балками, довольная как черт. Бед от нее здесь вдвое больше. Видел, как она располосовала любимую шпалеру Изабо? Бабулю удар хватит.

– Если характером Корра целиком пошла в хозяйку, попытки загнать ее в угол добром не закончатся, – заметил Мэтью. – Лучше постарайся с ней поладить.

– Ну как же! Это с тетушкой Дианой можно поладить, но не с этой тварью, – фыркнул Галлоглас. – И что тебя угораздило выпустить Корру из поля зрения?

– Чем шумнее себя ведет дракониха, тем спокойнее Диана, – ответил Мэтью.

– Не спорю. Но Корра не канарейка, чтобы порхать в помещениях. Что ни день, то убыток. Не далее как сегодня она расколотила одну из бабушкиных севрских ваз.

– Если это была не синяя, с львиными головами, подарок Филиппа, я бы не стал особо волноваться.

Увидев лицо Галлогласа, Мэтью застонал и выругался:

– Merde![3]

– Вот и Ален сказал то же, когда узнал, – сообщил Галлоглас, опираясь на пику.

– Изабо придется смириться с утратой одного экземпляра из ее коллекции ваз, – вздохнул Мэтью. – Пусть Корру и не назовешь кроткой птичкой, сегодня Диана крепко спит. Впервые с момента нашего возвращения.

– Я же не спорю. Только убеди Изабо, что художества Корры благотворно влияют на внутриутробное развитие бабулиных внуков. Скажи, пусть рассматривает гибель своих ваз как акт жертвоприношения. Я тоже считаю, что тетушке нужно хорошенько выспаться. А пока постараюсь чем-нибудь развлечь эту летучую мегеру.

– Это каким же образом? – скептически спросил Мэтью.

– Буду услаждать ее слух пением.

Галлоглас задрал голову. Корра, польщенная его вниманием, еще шире раскинула крылья. Теперь они отражали свет декоративных светильников в скобах, где когда-то пылали факелы. Посчитав это ободряющим знаком, Галлоглас набрал в легкие побольше воздуха и грянул новую балладу:

Корра одобрительно защелкала зубами. Галлоглас улыбнулся. Его пика качалась, будто маятник метронома. Прежде чем петь дальше, он покосился на Мэтью:

– Удачи, – пожелал племяннику Мэтью, искренне надеясь, что Корра не понимает слов баллады.