Однако через несколько минут бренди возымело свое действие, и Питер почувствовал себя лучше. Он поднялся с постели, снял сюртук и кинул на стул.

Поглядев на себя в зеркало, он издал горестный стон. Особенно Питера расстроило то, что шейный платок его оказался в полном беспорядке.

— Удивляюсь, как они еще не поместили нас в комнаты для прислуги, — заметил он.

— Да, ты выглядишь неважно, дорогой, — согласилась Иоланда. — Разреши помочь тебе переодеться, а потом мы спустимся вниз и что-нибудь поедим.

— Я не уверен, что смогу даже взглянуть на пищу, — поморщился Питер. — Но, пожалуй, неплохо было бы выпить еще бренди.

— А я уверена, что тебе будет вредно столько пить на пустой желудок, — возразила Иоланда.

— Не смей произносить это слово! У меня больше нет того, что ты называешь желудком.

Иоланда рассмеялась.

— Бедный Питер! Скоро ты будешь в полном порядке, а так как мы находимся в лучшей гостинице Кале, то и еда должна быть здесь превосходной.

Говоря это, Иоланда открыла дорожный сундук брата и достала оттуда чистую рубашку и накрахмаленный шейный платок. Приготовив ему все необходимое, она направилась в свою комнату.

Ей тоже хотелось переодеться, потому что в душном салоне на корабле, где столько людей страдало морской болезнью, платье ее пропитали дурные запахи.

Выбор ее нарядов был совсем невелик, и, после некоторого раздумья, девушка остановилась на белом муслиновом платье с голубым пояском, а для того, чтобы не озябнуть, накинула на плечи шаль из тонкой шерсти, которая также досталась ей от покойной матери.

Иоланда приводила в порядок прическу, сидя перед маленьким и весьма тусклым зеркалом, когда дверь ее номера вдруг распахнулась настежь.

Питер стоял на пороге, и вид его был так дик, и он был так растерян, что Иоланда тотчас же вскочила.

В ее голове мелькнула мысль, что люди, которые угрожали ему арестом, уже пересекли пролив и находятся здесь.

Иоланда уже собралась задать ему этот страшный вопрос, как он хрипло, голосом, который она едва узнала, произнес:

— Меня ограбили…

— Ограбили?!

— Обчистили до нитки!

— Не может быть!

— Я знаю тех мерзавцев, кто это сделал. Возле меня на палубе стояли двое мужчин. Когда меня тошнило, я перегнулся через поручни. А я-то, дурак, думал, что они хотят помочь мне… они поддерживали меня за плечи, выражали сочувствие и были так дружелюбны… но теперь я понимаю, что они в то же самое время шарили в моих карманах…

— О, Питер! Что же нам теперь делать? Может, ты ошибаешься? — восклицала Иоланда, все еще страшась поверить, что на них обрушилось новое несчастье.

— Пойди и убедись сама. Они не оставили мне ни единого пенни.

У Иоланды вырвался возглас ужаса. Чтобы убедиться своими глазами в том, что Питер не вообразил себе все это, она устремилась в его комнату.

Его сюртук был брошен на кровать, она обыскала все карманы и убедилась, что они действительно пусты.

Когда они садились на корабль, Иоланда видела, что он опустил банкноты, полученные от мистера Брестера, во внутренний карман, а соверены сложил в кошелек, который носил на поясе.

С опозданием она подумала в отчаянии, что ей надо было бы настоять на том, чтобы часть денег спрятать в своей сумочке. Но как она могла вообразить себе, что Питер — такой умный и сильный мужчина — вдруг впадет почти в бессознательное состояние от морской болезни и позволит так безжалостно ограбить себя.

Иоланда, тщательно осмотрев сюртук, опустила его на кровать и беспомощно оглянулась.

Питер наблюдал за ней, пребывая в полнейшем расстройстве.

— Черт побери! Что же нам теперь делать? — спросил он, обращаясь то ли к себе, то ли к ней.

— Пройдем в мою комнату, чтобы нас никто случайно не услышал из коридора, — предложила Иоланда.

Он подчинился и, войдя к ней в номер, плотно закрыл дверь за собой. После недолгого молчания она сказала:

— Может, нам стоит вернуться домой и постараться раздобыть еще какие-то деньги?

— Чтобы меня тут же арестовали?

— Да, конечно, нам нельзя возвращаться, — спохватилась Иоланда. — Но, Питер, мы же не можем жить под открытым небом и питаться воздухом, да еще в чужой стране? Когда я укладывала в сумку мамины драгоценности, я уже тогда подумала, что мы за них выручим очень мало.

— Я и раньше знал это, — отозвался Питер. — Все эти украшения лишь обычные побрякушки. Папа дарил их ей потому, что не мог позволить себе приобрести что-то получше.

— У меня еще есть шесть гиней, которые я сэкономила на домашнем хозяйстве, — сказала девушка. — И это все, что отделяет нас от голодной смерти.

— Что ты предлагаешь?

— Не знаю. У меня такое ощущение, что моя голова заполнена ватой, — вздохнула Иоланда.

— С моей головой происходит то же самое, — признался Питер. — Какой же я растяпа… какой безмозглый идиот, что не догадался, кто такие эти милые людишки, так заботящиеся обо мне. Они расправились со мной как с только что вылупившимся цыпленком…

Он продолжал по-всякому ругать себя. Питер называл себя дураком и болваном, безголовым провинциалом, который легко становится жертвой любого городского мошенника.

— Ты не должен так укорять себя, дорогой, — пожалела его Иоланда. — Ты же был болен.

— Да, очень болен, — выкрикнул Питер, — но это меня не извиняет.

Он с размаху упал снова на кровать и заявил:

— Лучшее, что я могу сейчас сделать, это отослать тебя обратно в Англию, а самому размозжить себе голову и вышибить оттуда мозги, если они там, конечно, есть…

Иоланда нежно погладила брата по растрепавшимся волосам.

— Ты не должен так говорить. Мы что-нибудь придумаем. Мы не должны впадать в панику при первой же неудаче.

Но Питер ее не слушал.

— Я вижу только один выход из положения, кроме самоубийства, — сдаться самому на милость врага. Мы оба вернемся в Англию, там я заявлюсь к властям и, каковы бы ни были последствия, расплачусь за свою глупость.

— Не думай, что я позволю тебе так поступить. Никогда!

Она взяла его руки в свои и крепко сжала.

— Я подумала, — сказала Иоланда после некоторой паузы, — что ты был прав, предлагая поскорее добраться до Парижа и узнать, живет ли там кто-нибудь из наших родственников. Вся трудность заключается в том, что надо найти способ, как нам попасть в Париж, ведь у нас нет денег…

Питер подавленно молчал, но по дрожи его пальцев она чувствовала, как он глубоко несчастен и как мучительно ищет выход из безнадежной ситуации, в которую они попали по его вине.