Ночи! Определиться с характером – это ведь вторично. Сначала нужно изготовить печать, которая возьмется, но Шай не была уверена, что справится даже с этим первым шагом.

– И конечно, мне понадобится камень души.

Фрава скрестила на груди руки и холодно взглянула на Шай.

– Уж не думаете ли вы, что я сделаю все требуемое без камня души? – сухо спросила Шай. – Разумеется, вырезать печать я могу и из дерева, но то, о чем вы просите, исключительно трудная задача. Мне необходим камень души. Много.

– Так и быть, – с видимой неохотой согласилась Фрава. – Но все три месяца за тобой будут следить.

– Три месяца? – удивилась Шай. – Думаю, на создание души императора уйдет не менее двух лет.

– У тебя сто дней, – непреклонно заявила Фрава. – Вообще-то, нет, уже девяносто восемь.

«Невозможно».

– Официально отсутствие императора в эти два и последующие девяносто восемь дней объяснят тем, что он пребывает в глубочайшем трауре по погибшей жене, – заговорила одна из арбитров. – Разумеется, члены фракции «Слава» сообразят, что мы тянем время, но все же им придется помалкивать. Но после ста дней траура они немедленно потребуют, чтобы Ашраван предстал перед подданными. И если он этого не сделает, нам придет конец.

«Да и тебе тоже», – явственно прозвучало в ее тоне.

– По окончании работы вы дадите мне золото, – безапелляционно заявила Шай. – Дадите вдвое больше золота, чем по вашим прикидкам я бы запросила изначально. Из этой страны я уеду богатой.

– Договорились, – без промедления произнесла Фрава.

«Слишком быстро согласились, – сообразила Шай. – Несомненно, сразу после того, как я выполню поручение, меня прикончат».

Получается, у нее девяносто восемь дней на подготовку побега.

– Немедленно принесите все имеющиеся записи, касающиеся императора, – произнесла Шай вслух. – Еще мне понадобится место для работы и куча материалов. И верните мои вещи. – Она подняла палец прежде, чем кто-либо успел возразить. – Я не прошу мои клейма сущности, но отдайте все остальное. Не буду же я три месяца ходить в одежде, которую носила в тюрьме. И пусть поскорее притащат ванну. И горячей воды побольше!

День третий

На следующий день в дверь Шай, помывшейся, вдоволь наевшейся и впервые со дня заключения хорошо отдохнувшей, постучались.

Комнатенку ей выделили крошечную и, несомненно, самую мрачную во всем дворце. Рама единственного окна была перекошена, а стены изобиловали трещинами. Кроме того, здесь отчетливо пахло плесенью. Если Шай правильно помнила планировку огромного дворца, то ее жилище находилось в безлюдном крыле, большинство помещений которого использовалось в качестве хранилищ всякого добра. К Шай по-прежнему были приставлены бдительные стражники, но на новом месте было все же лучше, чем в яме. Хотя и ненамного.

Стук отвлек Шай от изучения старого кедрового стола, который последний раз натирали маслом, наверное, задолго до ее рождения. Охранник отворил дверь. В комнатенку втиснулся престарелый Гаотона, в руках он нес ящичек дюймов двадцати в ширину и двух в высоту.

Шай бросилась ему навстречу, но…

– Держись от его светлости подальше! – рявкнул хмурый капитан Зу, стоявший рядом с арбитром.

– А иначе что? – небрежно бросила она, забирая ящичек. – Прирежешь меня?

– Когда-нибудь – с наслаждением.

– Да-да, конечно. Когда-нибудь.

Шай прошла к столу, положила на него ящичек и откинула крышку. Внутри оказалось восемнадцать печатей души, и торцы у всех были совершенно гладкими, лишенными даже намека на гравировку. Шай достала одну, вытянула перед собой дрожащую руку и принялась с пристрастием рассматривать печать.

Очки ей вернули, так что щуриться уже не приходилось. Одежду для работы она надела гораздо более удобную, чем то замызганное платье, которое носила накануне. Теперь на ней была простенькая красная юбка чуть ниже колен и блузка на пуговицах. Великие наверняка бы решили, что нарядилась она немодно, – у них сейчас в ходу ризы и мантии свободного покроя под старину. Шай считала популярный фасон скучным. Под блузкой она носила плотную хлопковую сорочку, а под юбкой – легинсы, чтобы при необходимости, избавившись от верхней одежды, радикально изменить облик.

– Хороший камень, – признала Шай. – Добрый.

Она выбрала из лежащих на столе инструментов зубило, кромка которого была толщиной менее острия булавки, и принялась скрести им камень. Тот и в самом деле оказался на редкость качественным! Он отменно поддавался инструменту и совсем не крошился, отчего изображение выходило предельно отчетливым. А после обжига он станет твердым, как кварц. Более совершенную печать души можно получить одним-единственным способом: вырезать из цельного кристалла. Но этот способ невероятно трудоемкий.

В ее распоряжении имелись ярко-красные чернила кальмара с примесью воска. Для поставленной перед Шай задачи сгодился бы любой натуральный краситель, однако краситель животного происхождения подходил все же лучше, чем растительного.

– Ты что, из коридора чашу стащила? – хмуро поинтересовался Гаотона, кивком указав на сосуд в углу комнатенки.

И в самом деле Шай, после неспешного купания шествуя в свое новое жилище, прихватила по дороге чашу. Сопровождавший ее охранник попытался воспротивиться, но она мастерски заговорила ему зубы. И теперь он стоял, краснея от стыда.

– Очень уж заманчиво было определить уровень мастерства ваших поддельщиков.

Шай отложила камень, перенесла чашу с пола на стол и перевернула ее набок. На глиняном дне отчетливо проступал красный оттиск печати. Печать поддельщика легко опознать. Она не просто оставляет след на поверхности объекта, но как бы утопает в самом материале, создавая рельефный рисунок. Край круглой печати тоже был красным, но выпуклым, как при тиснении.

Узнать о поддельщике по стилю печати можно было немало. Судя по метке, изготовитель этой чаши, в отличие от создателя оригинала, безусловного произведения искусства, был напрочь лишен фантазии.

До Шай доходили слухи, что фракция «Наследие» поставила производство подделок на поток. И нанятые ими поддельщики-недоучки выдавали копии под стать тому, как сапожники тачают в кустарных мастерских сапоги.

– Наши работники вовсе не поддельщики, – вскинулся Гаотона. – Мы используем другое слово. Они напоминатели.

– Какая разница, как их называть?

– Разница принципиальная, – возразил Гаотона. – Они, в отличие от таких, как ты, в людские души не вторгаются. И имеется еще одно принципиальное отличие: мы делаем копии, отдавая таким образом дань прошлому. Благодаря нашей деятельности люди познают и чтут свою историю.

Шай скептически подняла бровь. Затем взяла инструменты, приставила рабочую кромку зубила под углом к краю печати и ударила молотком. Печать была наполнена силой, прочно удерживавшей ее на месте. Но удар оказался мощным. Оттиск вылетел, а рельеф на дне сосуда, утратив свою преобразующую силу, стал всего лишь нанесенным обычной краской рисунком. Без клейма чаша оплыла, да и цвет приобрела тоскливо-серый. Печать души не просто меняла внешний вид предмета, но переписывала его историю.

Получалось, что мастера, делавшего чашу, совершенно не волновал результат его деятельности. Скорее всего, он полагал, что болванка – она болванка и есть и для подделывания сойдет в том виде,