— Другими словами, — подытожил я, — к Заманихе нам путь заказан… Других ведьм, на постой путников пускающих, в округе нету?

— Других извели, — сообщил Гаврила. — Куделиху утопили, Поганиху сожгли, а Паскудиху диким зверям скормили.

— Сволочи! — возмутился я. — Ну и нравы у вас, дорогой товарищ! Если так дальше пойдет, в вашем временно-пространственном периоде ни одного оператора-консультанта не останется! Как же вы, несчастные, будете бесов вызывать? И ведь до Заманихи доберутся!

— Не доберутся, — успокоил меня Гаврила. — Как по тропинке лесной пойдут, так выбредут на лужайку заколдованную и дальше пройти не смогут… Заманиха — бабка хитрая. К ней только знающий человек тайными тропками попасть может.

— Ну, успокоил ты меня. Ладно, пока всё относительно неплохо…

Договорить я не успел. Сколько раз замечал: как только вслух выразишь уверенность в том, что всё относительно неплохо, — моментально случается какая-нибудь неожиданность!

Невесть откуда взявшийся опричник, придерживая саблю на поясе, присел на корточки прямо передо мной, умелыми пассами убрал заговоренную мною паутину и, прищурившись, проговорил:

— Здравия вам, души грешные…

Признаться, перехватить Гаврилу, сына воеводы Ивана, я не успел. И это с моей-то реакцией, не уступающей реакции самого античного Ахилла, который, как известно, копья и стрелы на лету ловил!

Прежде чем я успел что-либо сообразить, увалень, прямо из положения «сидя» скакнув вперед, гвозданул беспечно улыбавшегося опричника чудовищной своей дубиной по голове. Удар сорвал с опричника черную шапку, а самого его отбросил на середину брода. Издав победный клич (в крике отрока явственно, впрочем, можно было разобрать древнейшее многофункциональное матерное ругательство), Гаврила ринулся к поверженному противнику.

А опричник неожиданно легко вскочил на ноги, выхватил саблю, коей и успел блокировать второй удар дубины. Гаврила замахнулся в третий раз, но опричник, извернувшись, нанес ему в цистерноподобное брюхо сокрушительный удар ногой. Удар получился ничего себе — нечто среднее между «маваши» из арсенала контактного карате и приемом, которым строптивые кобылы с помощью мощных копыт отгоняют чересчур назойливых жеребцов. Гаврила вылетел из воды на берег и чугунной чушкой тяжко обрушился на песок. За ним молниеносным зигзагом свистнула сабля.

— Хорек вонючий! — выдохнул воеводин сын, прикрываясь дубиной.

Сабля, взвизгнув, расщепила дубину почти пополам и обломилась у самого навершия. Оба оружия превратились в ненужный хлам.

Я сразу раздумал ввязываться в драку, смотрел, что будет дальше. Безоружная рукопашная схватка, знаете ли, самый увлекательный и зрелищный номер в любом военном представлении.

А дальше было вот что. Опричник, деловито засучивая рукава, надвигался на поднимавшегося с песка Гаврилу. Наверное, супостат решил, что исход боя сомнений ни у кого не вызывает, поэтому шел вразвалочку, никуда не торопясь.

Зря он так, конечно… Недооценить противника — всё равно что проиграть!.. С другой стороны, откуда ему было знать о том, что здоровенный увалень хоть ни уха ни рыла не понимает в карате, зато владеет древним боевым мастерством убойной плевбы?

Гаврила перекатился на спину, локтями уперся в песок, набрал в грудь побольше воздуха и плюнул. Опричника, будто на водных лыжах, отнесло по поверхности реки к противоположному берегу.

— Попался! — тут же приняв вертикальное положение, крикнул Гаврила.

Конечно, я обо всем уже догадался, хотел предупредить отрока, но… Да, виноват, слишком зрелищем увлекся — очень уж здорово месились добры молодцы! Куда там боям без правил в «восьмиугольнике»…

Потрясая кулачищами, Гаврила скакал через брод. Примерно на середине реки он вдруг остановился, опустил руки и — словно потеряв вес — медленно и неуклюже поднялся метра на три над водой. Я видел, как опричник по ту сторону реки развел в стороны поднятые руки и принялся совершать в воздухе круговые движения растопыренными пятернями, будто делая кому-то невидимому массаж.

Тяжелое Гаврилино тело, повторяя траекторию движения рук опричника, несколько раз повернулось вокруг собственной оси.

— Батюшки! — взвизгнул Гаврила.

Опричник несколько увеличил амплитуду движений, а потом и вовсе замахал руками, как ветряная мельница крыльями.

Гаврила, превратившийся в подобие пропеллера, невнятно, но пронзительно просил пощады. Опричник последний раз взмахнул руками — будто встряхивал мокрое белье. Гаврила, вращаясь, как бумеранг, поднялся еще метра на два в воздух, откуда по идеальной дуге спланировал к моим ногам. Я даже отпрыгнул, чтобы не очень засыпало песком.

— Батюшки… — жалобно пискнул Гаврила, глянув мне прямо в лицо, и закрыл глаза.

— А будет знать, как без предупреждения нападать! — проговорил, выходя на берег, Филимон, мокрый с кончиков рогов до самых копыт, надежно упрятанных в черные сапоги. — Шапку мою измял, саблю сломал… Где ты такого откопал-то, Адик?

— Не я его, а он меня, — ответил я, отвечая на рукопожатие. — А насчет сабли, здесь недалеко, на опушке, сразу две валяются — совершенно бесхозные.

Филимон ощупал голову. Прямо между рогов в ворохе серых жестких волос угадывалась большущая шишка.

— Башка теперь дня три трещать будет, — сообщил Филимон. — Надо же, какая дубинища… Как свая железобетонная!.. Нет, как с такими работать, скажи, Адик, а? Ведь убьют прямо на задании! Не успеешь и командировку закрыть!.. Покурим?

Мы присели рядом на бережку, причем Филимон — явно злорадствуя — использовал бесчувственное тело моего клиента в качестве скамейки.

— Мальборо… — завистливо проговорил он. — А я вот второй месяц махорку самодельную шмаляю… Возьму у тебя еще парочку, ладно?

Он вытащил три сигареты, одну сунул в рот, две — за пазуху. Усмехнувшись, подмигнул…

Нравится мне этот бес! Не только потому, что коллега, и не только потому, что мы с ним сколько уже лет одним делом занимаемся. Просто веселый он парень, веселый всегда — несмотря ни на какие заподлянки, в которые по роду службы постоянно втюхивается!..

Вот видели ли вы когда-нибудь человека (извините, беса), который стоял бы по уши в самом натуральном дерьме и при этом рассказывал анекдоты?.. А я видел! Стажером тогда еще был, на подстраховке работал, а Филимон уже трудился в полную силу… Думаете, Геракл лично Авгиевы конюшни чистил? Геракл, хоть и древний грек, вовсе не дурак был. Гидре шею намылить или там немейскому льву морду набить — с этим всякий справится, если постарается, конечно, а вот лопатой фекалии ковырять… Сказку про реку, пущенную в конюшню, много позже придумали — на что, кстати, Филимон, которому без всяких остроумных инженерских штучек пришлось отработать вручную, нисколько не обиделся. Он, может быть, и рад бы был отмазаться от той грязной работы, поручив ее бесу уровнем пониже, но Артур Эдуардович Флинт — злобный начальник оперативного отдела, бес, что называется, старой закалки — как раз находился на дежурстве, и подобных вольностей никто себе позволить не мог… Между прочим, Флинта после того дела повысили в звании, дали капитана, а Филимону только похвальная грамота и досталась…