Черт возьми, как же мне стыдно, больно и обидно…

Детский голос. Чья-то дочка лет пяти-шести. Прекрасная белокурая принцесса, смотрела на меня с искренним сочувствием.

— Мама, тетя что, ногу сломала?

— Маша, отойди, дай взрослым место. Тетю надо полечить.

Маша стояла неподвижно и никак не хотела уходить. Мне тоже не хотелось, чтобы она уходила. Такие красивые волосы.

Аккуратненькие ушки, серо-голубые глаза, мраморная кожа, красиво очерченные яркие губы… Картинка увеличивалась, заполняла все пространство; сосудики на висках такие тоненькие, юные, пульсирующие… переплетаются, уходят глубоко, все дальше и дальше. Множество маленьких красных ниточек в голове у крохотной девочки; они дышат, двигаются, сохраняют живой объем, растворяются в самых глубоких отделах мозга…. а вот один, некрасиво большой, неровный, неправильный, как будто жирная темно-красная клякса, совсем некстати в такой прекрасной детской головке…

Кто-то прибинтовал к моей ноге несуразное сооружение; теперь можно скакать в автобус. Народ засобирался, и мне стало стыдно еще сильней — погуляли бы еще пару часов, не меньше; а теперь из-за моей конечности каждый чувствует своим долгом побыстрее добраться до города, а точнее до первого же рентгеновского аппарата.

Прекрасно, ничего не скажешь. Только бы завтра все прошло, как же я сяду за руль…

Благородный грузин подхватил Елену Андреевну на руки и понес до машины, под громкие присвистывания толпы. Пахнуло дорогим парфюмом из-под не менее дорогой толстовки; я вяло пыталась изобразить сопротивление.

— Доктор, да не надо, я дойду.

— Что вы, Елена Андреевна, я как настоящий хирург — пользуюсь возможностью наладить отношения. С реанимацией всегда надо дружить.

— Очень резонный повод для такого джентльменского поведения.

Следом в машину залез Саня; тут же отогнал Парджикия в сторону, уселся рядом и положил мою кое-как фиксированную конечность к себе на колено.

— Не опускай вниз, а то будет отек. Как завтра-то нам с тобой работать, теперь не знаю прямо, Ленчик.

— Да ничего, я приеду в любом случае.

— А если перелом?

— Да не… я бы почувствовала. Просто сильное растяжение.

— Ладно, утром будет видно. Я за тобой заеду.

— Спасибо, ты настоящий друг. Сань, а что за девочка бегала, такая хорошенькая, беленькая? Чья она?

— Машка?

— Вроде Маша, да.

— Это одной из косметологов дочка.

— Слушай… а ты ее знаешь, косметологицу эту?

— Не очень. У Вари надо спросить.

Пока ехали до города, про срочную рентгенографию моей ноги благополучно забыли. Гораздо важней оказалось другое — прекрасную Машу через пару недель прооперировали; убрали большую сосудистую аневризму у основания мозжечка. Как же это хорошо, что убрали!

А ничего особенного не случилось, товарищ режиссер. Видимо, падаю редко; наверное, потому что живу теперь спокойно. А чтобы чаще падать и глубоко видеть, надо сильно волноваться, так я понимаю?

На следующий день меня насильно затащили в рентгенаппарат, перелома не нашли и на радостях закатали мою конечность в огромную лангету. Две недели Саня промучился, работая бесплатным шофером. Было страшно неловко перед ним, и еще более неловко перед Сергеем Валентиновичем — каждое утро начальство заходило после планерки и проверяло состояние моей лодыжки лично. Потом сняли лангету, нога заработала, жизнь покатилась дальше.

Так и пошло; дни быстро перескакивали через недели, недели через месяцы. Чаще всего рабочая пятидневка заканчивалась пятничными посиделками у Асрян. Теперь нас было четверо, и еще много детей. С новыми женщинами появился нескончаемый поток свежих тем для разговоров; только теперь я поняла, как нам с Иркой это было необходимо — новые разговоры. Простые интересы, о школе, учителях, мужьях, соседях, сослуживцах. А потом даже политика и другие глобальные вопросы. Собрание поделилось на «хиппи» и «социалов»; я и Женька — «хиппи», Оксана и Асрян — устойчивые социальные единицы. Одна из пятниц ознаменовалась разговорами о медицине; тема острая — у Женьки на работе молодая женщина погибла от рака яичников. Все охали и ахали; остались маленькие дети, муж в горе, родители в горе, и прочее и прочее.

Асрян, как всегда, подвела весьма циничное резюме:

— Победить онкологию — значит победить смерть как биологический процесс. Мутации, господа, и еще раз мутации. Отсюда мораль — на сегодня это практически невозможно. Наука пока далека.

Женька вступила в поединок:

— Может, и так, но сто лет назад не знали, как лечить простую пневмонию. В основном люди погибали от инфекций, так ведь, Лен? Медицина все равно развивается. Лена, скажи. Может, скоро кто-то умный, раз, и что-нибудь придумает. Вон, Менделееву его таблица — во сне приснилась. Все гениальные открытия происходят именно так — или случайно, как вспышка подсознания, или в результате долгих копаний. Хотя мне кажется, вспышки подсознания и происходят в результате мучительных поисков, а не просто так. По крайней мере, такой вывод первым приходит на ум. Ну, доктор Сорокина, поддержи!

По спине пробежал холодок, я вспомнила большую некрасивую аневризму в голове у маленькой Маши.

— Может, и приснилось, конечно, я про таблицу менделеевскую… наверное… та самая вспышка подсознания, в нужном месте, в нужное время, нужному человеку. Может, и так. Но все-таки кажется, будто чего-то в этой логической цепочке не хватает.

Началась перепалка, Асрян встала на сторону всемогущего, но плохо изученного человеческого мозга; Оксана скромно пыталась напомнить о промысле божием, Женька злилась на обоих, верила в силу духа человеческого, а также в неудержимое стремление к новым знаниям. А я сидела молча. Я думала про Машеньку, потом про Полину Андреевну и моего деда; и поскольку не могла дать никаких объяснений произошедшему со мной лично, то решила просто радоваться, что лет через пять Маша не стукнется случайно головой и не упадет замертво на месте. Только это был не сон, однозначно не сон; те самые картинки из детской головы. Нейроны и синапсы доктора Сорокиной тоже не очень объясняли ситуацию, а про Господа Бога я даже не вспомнила. В итоге общество к единому мнению так и не пришло. Вечер закончили обсуждением хороших питерских вузов; потому что порядочные дамы живут для детей, а самые важные вещи надо продумывать заранее.

Выходные чаще проходили наедине с Иркой и ее мужчинами. Жизнь сделала нас настоящей семьей, и даже наши дети вели себя как брат с сестрой. Поругивались, но не могли друг без друга. Между мной и Асрян оставалась одна-единственная острая тема для приватных бесед — моя неустроенная личная жизнь; доктор Сухарев, больная голова и ночные гости остались в прошлом окончательно.

Конечно, у меня были какие-то кавалеры. Периодически появлялся студент, тот самый парень с моей весенней одинокой вылазки в ресторан. Но ничего конкретного; так чаще всего отвечают разведенные питерские женщины на вопрос о семейных перспективах. Именно так, ничего конкретного.