Ладно, поиграем немного в твои игры и по твоим правилам.

— Почему я должен вам верить?

— Ну, Денис Анатольевич, даю слово офицера, с вашими близкими абсолютно ничего не случится!

— Не напомните, кто недавно рассказывал о разнице между действительностью и театральным фарсом? Это ведь в равной степени относится и к присяге и к слову чести, не так ли?

— Что же вы хотите? — Барановский не подаёт вида, что мои слова его задели.

— Какое-нибудь более существенное доказательство ваших слов. Не думаю, что вы настолько глупы, что не додумались попросить мою супругу черкануть пару строчек, чтобы я поверил. Или предъявить какую-либо вещь, ей принадлежащую.

— Но, помилуйте, Денис Анатольевич, я же не знал, что наша встреча сегодня будет обязательной. — Теперь полкан выглядит несколько озадаченным. — И московский поезд ещё не прибыл…

— Значит, доказательств у вас нет…

— Постойте, вы же забрали портфель! Там в боковом кармашке должна быть депеша!.. Отправленная из Москвы по телеграфу МПС. В ней говорится о задержке вагонов с…

— Ага, что-нибудь типа «Грузите апельсины бочками тчк Братья Карамазовы».

Барановский, не поняв абсолютно ничего, удивлённо смотрит на меня. Приходится объяснить:

— Кто поручится, что фраза означает именно то, о чём вы говорите? Опять под слово офицера?

— Жалеть потом не будете, Денис Анатольевич? — Барановский пытается вернуть себе утраченную инициативу. — Не сойдёте с ума от мысли, что могли спасти семью, но не сделали этого из-за тех людей, которые ещё вчера слыхом не слыхивали о капитане Гурове?..

Говорят, ничто так не способствует взаимопониманию, как данная вовремя и от души оплеуха… Оказалось — правда. Полкан встаёт, потирая правый «локатор», но перебивать меня больше не решается…

— Полковник, вы меня не убедили. И я не собираюсь никого выпускать. Для всех вас единственный выход из крепости — Невские ворота[4]. Компренэ ву, мон шер?..

— Денис Анатольевич, боюсь, что вы сейчас совершаете самую большую ошибку в своей жизни! — Барановский даже изображает искренне-соболезнующее выражение на мордочке. — Мне, простите, по-человечески жаль вас!.. Который час, не подскажете?

— Четверть второго…

— У вас есть ещё полчаса, не более. Если передумаете, приходите…

Полчаса, говоришь? Вполне хватит. По твоим правилам поиграли, теперь по моим будем играть. Так, где я там видел пустую казарму?..

Нахожу Фомича с бойцами и в двух словах объясняю, что именно от них требуется. Народ довольно ухмыляется и обещает не подвести. Отправляю их в нужный каземат и бегу в штаб предупредить, чтобы не волновались, и одолжить у охраны пяток мосинок…

Когда через двадцать минут снова захожу в камеру к Барановскому, он изо всех сил пытается скрыть радостный блеск в глазах.

— Передумали, Денис Анатольевич? Я знал, что благоразумие возьмёт верх над эмоциями…

— Всех сразу я вывести не могу, это будет подозрительно. Так что, Владимир Львович, пока идём вдвоём. Я спрячу вас в укромном месте, потом приведу остальных.

А это — идея, их всех по очереди туда таскать! Если Келлер невовремя не остановит…

Полковник понимающе ухмыляется, глядя на двух конвойных, затем выходит из камеры и заводит руки за спину. Ну-ну, ломай комедию…

Выходим во двор и шагаем в каземат. Барановский с интересом оглядывается по сторонам и даже прислушивается к стрельбе, периодически доносящейся из города. Заходим в казарму, бойцы сделали всё как надо. Нары перевёрнуты на бок и составлены так, что лежаки составляют сплошную стенку шириной метров на семь. Полковник, чуя что-то неладное, замедляет шаг и оборачивается, пытаясь меня увидеть, но конвоиры хватают его под руки и толкают к «стенке», ворча:

— Давай! Шевели ногами!..

— Становись! — подаю команду пятёрке.

— Гы… Га… Господин капитан!.. Денис Анат… тольевич!.. О-объя-ясните, что это всё значит?!.. — Барановский уже догадывается, что сейчас будет происходить, и ему это очень не нравится. — Вы-вы… Не име-е-ете права!..

— Жаловаться будете? Ну, разве что дежурному чёрту… Бывший полковник Императорской армии Барановский, за участие в заговоре против государя императора вы приговариваетесь к расстрелу!.. Я бы тебя, сука, с удовольствием вздёрнул, но поблизости нет ничего похожего на виселицу…

— Не-е!.. Не-е на-ада!.. Нет!.. С-смилу-уйтесь!.. Де… Денис Анатольевич!..

— Молитвы помнишь? Давай, время идёт…

— Не-е на-ада! Нет!.. Не-е на-ада!.. — Барановский с ужасом смотрит на пятерых бойцов с винтовками в положении «К ноге». — Не-е… Не имеете права!..

— Не имею права? После того, что ты сказал про мою жену и дочь? Это я-то не имею права?!.. У меня был чёткий приказ — или арестовать вас всех, или, при невозможности доставить сюда, — ликвидировать. Так что будем считать, что ты оказал сопротивление при задержании. Или вообще тебя не было. Сейчас вот трупик дотащим до ближайшей проруби и — адью. В лучшем случае после ледохода всплывёшь где-нибудь… По частям… Не тяни время! Молиться, как я понимаю, ты не будешь. Глаза завязывать?.. Братцы, помогите ему!

Конвоиры подходят к Барановскому, заламывают ему руки, когда он начинает судорожно от них отбиваться, затем куском простыни завязывают глаза и возвращаются на место…

— Товсь!..

«Расстрельная команда» клацает затворами. Будущего «покойника» колотит крупная дрожь, колени подгибаются, он еле стоит на ногах. Но падать пока не собирается…

— Цельсь!..

Даже я чувствую, как секунды летят всё медленнее и медленнее…

— Пли!

Залп пяти стволов оглушительно бьёт по ушам. Вокруг «мишени» в деревянных лежаках появляются чёрные дырочки. Барановский оседает на пол так натурально, что даже я бы поверил, не то что какой-то Станиславский. Надо работать, пока не очухался!..

— Кто ваш главный?! Где он?! Как его найти?! Отвечать!..

— Я… Я не з-зна… Не знаю. К-как е… Его… Н-найти… — Полковник не сможет справиться с прыгающей челюстью.

— Братцы, поднимите его и привяжите как-нибудь. Чтоб целиться удобней было, — обращаюсь к конвойным.

Распятие из него изображать не стали, привязали руки к верхней ножке нар и оставили в позе «ныряющего человека».

— Последний раз спрашиваю: кто главный и где его найти? Не делай из меня дурака! Ни за что не поверю, что нет у вас экстренной связи! Даю минуту, потом расстреляю всерьёз. Веришь мне, сволочь?!..