Саша собралась полюбопытствовать, что это за неувядающие способы, которые не устаревают десятки лет. Но раздалась пиликающая трель дверного звонка.

Лазарев и до этого расслабленным не был, а тут весь подобрался и бросил на неё подозрительный взгляд.

— Мой телефон у тебя, — напомнила Саша. — Я никуда не отходила. Руки всё время держала на виду. Считаешь, я настучала сообщение на азбуке Морзе соседям пяткой по линолеуму?

Звонок повторился.

Лазарев дёрнул подбородком в сторону прихожей.

— Открывай. — Голос у него был твёрдым не просто как сталь, а как отменно наточенный стальной нож. — Без фокусов.

Правда не представляя, кого там принесло, Саша побрела к входной двери. Лазарев пошёл за ней.

7

Он встал в углу со стороны дверных петель. Саша посмотрела в глазок, но никого не обнаружила. Кто-то балуется?

Позвонили снова.

— Кто там?

Вместо ответа опять звонок.

Саша пустила к глазку Лазарева, тот сам убедился, что звонившего не видно.

Если за дверью притаился коварный недоброжелатель, он бы что-нибудь придумал и сказал, чтоб дверь ему открыли. Не надеется же он, что Саша откроет не пойми кому? Или надеется? Не знаешь, что хуже: недооценить или переоценить чужие умственные способности.

Будь она дома одна, ни за что бы не открыла. Но Лазарев знаком велел отпереть дверь, пришлось подчиниться. О чём Саша пожалела через полторы секунды, когда второй раз за вечер оказалась притиснутой к стене. Но если Лазарев прижимал аккуратно, то нынешний гость не миндальничал — припечатал крепко, вцепившись в шею и обдав щедрым потоком мата.

Поток быстро иссяк. Лазарев изначально стоял между стеной и открытой дверью, сыгравшей роль перегородки, и только поэтому новый визитёр вообще успел дотянуться до Саши.

Через искры, сыплющиеся из глаз, она видела, как Лазарев одним ударом заставил здоровенного детину согнуться вдвое, а вторым свалил на пол. Детина был выше и существенно шире, но это не помогло. Саша хрипела и кашляла, пытаясь продышаться. Детина орал от боли, мат уже перемешивался с цензурными словами, общий смысл сводился к претензиям насчёт сломанной руки. С рукой Лазарев впрямь не церемонился, а теперь ещё ткнул детину мордой — определения «лицо» эта физиономия в данный момент не заслуживала — в пол и велел молчать.

— Кто это? — Упираясь коленом во вражескую спину, Лазарев схватил гостя за волосы, заставив поднять… ладно, пусть будет лицо; чтоб Саша на него посмотрела. — Кто?

— По… понятия не имею, — выдавила она и опять раскашлялась.

Лазарев обратился непосредственно к субъекту:

— Ты кто?

Субъект попытался извернуться и вырваться. Это ему не удалось. Он вновь продемонстрировал владение инфернальной лексикой. Запас слов, надо отметить, был весьма ограниченный, но скудость терминологии компенсировалась пылкостью высказываний. Если серьёзно, никакая это была не пылкость, а звериная ярость с тупой ненавистью.

— Тише ты. — Лазарев по-прежнему не повышал голос, но сказал так, что детина понял: лучше не спорить. Это был приказ, холодный, ясный и явно предполагающий последствия в случае неподчинения. — Всё-таки будем знакомиться или нет?

— Постой, я, кажется, его вспомнила. Покажи-ка ещё раз. Ну да. Любимов Сергей, муж одной из наших подопечных.

— Что за подопечные?

— Я работаю в благотворительном фонде. У нас есть центр для пострадавших от домашнего насилия, там одно время жила его жена с ребёнком. Это урод избивал их обоих. Недавно его лишили родительских прав.

— Не без твоей помощи?

— В том числе. Многие над этим потрудились.

— Ну, друг сердечный, рассказывай, к кому ты до нас успел зайти, а к кому после нас собирался, — снова обратился Лазарев к Любимову, ещё сильнее надавив тому на спину, да и про руку не забыв.

С помощью ласкового слова и неласкового дела выяснили, что Саша в «обходном листе» была первой и единственной. Любимов несколько недель назад увидел её на улице, прошёл за ней до дома, спросил у соседей номер квартиры, но предпринимать ничего не стал. После суда удалился в запой, а по возвращении из страны чудес решил поквитаться хоть с кем-нибудь. Он был не прочь рвануть к бывшей жене, но не знал, где она теперь.

— К Александре Геннадьевне ты больше близко не подойдёшь. Ни к кому из её коллег тоже не сунешься. В сторону жены и ребёнка даже дышать не будешь. Иначе в следующий раз я тебе не руку сломаю, а шею. Понял? Понял. Молодец. Александра Геннадьевна, откройте, пожалуйста, дверь. — С этими словами Лазарев ухватил Любимова за шиворот, выволок через порог и спустил по лестнице.

8

— Хорошо держишься. Я думал, расплачешься.

— Я собиралась, но сначала от шока не могла, а потом передумала — уж очень красиво ты его выпроводил. — Горло по-прежнему болело, но с голосом дела уже обстояли лучше — Саша почти не хрипела.

— Поплакала бы. Это не стыдно, от этого легче. Лучше сейчас выпустить, а то дальше хуже будет.

— Чего ты пристал? Я не хочу плакать. — Она сделала очередной глоток воды, допив третий по счёту стакан.

— Дай-ка ещё раз твоё горло осмотрю.

— Думаешь, у меня за последние пять минут жабры выросли?

— Ты в курсе, что у сильного удушения могут быть отсроченные последствия, вплоть до летального исхода?

— Очень успокаивает, спасибо. Ты мне всю шею вдоль и поперёк ощупал, в горло заглянул, зрение проверил, даже в глаза фонариком светил. Ты сделал всё, что мог. Если я вдруг упаду на пол, дрыгну ножкой и помру, твоей вины в этом не будет.

— Может, скорую вызовем? — Он не суетился, а методично предлагал вариант за вариантом.

— Ага, нет у них других забот. У кого-то аппендицит, у кого-то ножевое ранение, у кого-то температура за сорок, а тут девицу слегка придушили и напугали. Вызов примут, но приедут сюда в последнюю очередь.

— А если самим до ближайшей станции дойти?

— Лазарев, уймись. Я в порядке. На меня не первый раз нападают.

— Да?

— Да. Издержки профессии. Не буду врать, что покушаются каждый день, но бурные недопонимания с некоторыми гражданами периодически случаются. Благотворительность не такое безобидное занятие, как многим представляется.

— Я и сам не подозревал, что творить благо настолько опасно для здоровья.

Саша сжала губы, выражение лица получилось почти философским.

— Порой то, что для одних благо, для других — неприятности. Или удар по самолюбию.

— И тебе не страшно?

— Страшно. Но постоянно втягивать голову в плечи ещё страшнее. И так кругом подлость и безнаказанность. Надо ж хоть как-то с такой жизнью бодаться, иначе скоро жить вообще будет невозможно.

Во