— Что же это, Василий Андреевич, — воскликнул Репнин, едва они вышли в коридорную галерею, — я должен доносить на Александра?!

— Я воспитывал Сашу с восьми лет, — мягким тоном охладил пыл его негодования Жуковский. — Он может стать великим императором, поверьте. И, что еще важнее, Россия ждет именно такого правителя, как он. И для нее потеря будет невосполнимой, если страсти, свойственные неординарным натурам, помешают Александру выполнить свою миссию.

— Но Александр не только наследник престола, он еще и просто человек! И имеет право на чувства!

— Вы прямо цитируете наследника, — грустно улыбнулся Жуковский. — Но, к счастью, в ваших словах я слышу и сомнение. Вы чувствуете — слова «престол» и «страсть» в одном предложении неуместны.

— Вы благородный человек, Василий Андреевич. Я должен довериться вам, хотя, конечно, просто не представляю себе всех последствий этого предложения.

— Послушайте, друг мой! — Жуковский остановился и глубоко вздохнул. — Вполне допускаю, что могут возникнуть ситуации, когда я буду не в силах содействовать вам или заступиться за вас. Невыполнение приказов государь считает предательством. И вы должны серьезно обдумать свое поведение при дворе. И трижды подумать, прежде чем что-либо совершить. Поступайте по совести, но помните о долге.

И тогда вам не придется считать себя доносчиком, и другие не назовут вас предателем.

Репнин выслушал Жуковского молча. Иллюзии рассыпались у него на глазах — вместо святого служения Отечеству, он оказался на передовой дворцовых интриг, и от осознания этого в сердце Михаила поселилась странная тоска — глухая и мутная. Попрощавшись с Жуковским, Репнин проследовал к интенданту Александра и получил от него надлежащие инструкции.

Выполнив все поручения, он явился к наследнику — представиться по форме и доложить о начале исполнения своих обязанностей.

Александр встретил его в своем кабинете, бросившись навстречу, как к старому другу. Но Репнин не выказал такой же радости и сказал сухо и официально:

— Я получил отчет от интенданта Вашего Высочества и проверил фуражирование вашего полка.

— Оставьте этот тон, Репнин, — недовольно прервал его наследник, — не уподобляйтесь солдафонам моего батюшки.

— Также я ознакомился с жалобами и представлениями, направленными на имя Вашего Высочества…

— Репнин, не досаждайте мне всей этой армейской галиматьей, — тон Александра из свойского стал требовательным, — помогите закончить письмо. Что-нибудь оригинальное и с чувством.

— Письмо адресовано женщине?

— Конечно! Любимой, расстроенной нашим расставанием и недомолвками, — воскликнул Александр, обрадованный, что его, наконец-то, поняли. — Ну же, Репнин, как можно успокоить любимую женщину?

— Боюсь, Ваше Высочество, что в амурном слоге я не искушен и вряд ли сумею вам помочь, — солгал Репнин, известный в полку своим поэтическим даром.

— Вы что же, никогда не любили? — Александр с удивлением взглянул на своего адъютанта.

— Пока не удостоился этого счастья…

— А знаете, я вам даже завидую, — Александр посмотрел на Репнина с нескрываемым любопытством. — Но это еще не все… Сегодня вечером мне понадобится ваша помощь. Дело секретное, поедем в вашей карете. И мне нужно будет кое-что из одежды, например, маска.

— Маска?

— Вот именно.

— Могу я узнать, для чего такая секретность?

— А вот это — лишний вопрос, мой дорогой друг, — Александр испытующе взглянул в лицо Репнину. — Вы же мой друг? Так не позволяйте мне усомниться в вашем назначении…

* * *

После того, как Репнин ушел, Александр, не торопясь, дописал письмо, предназначавшееся Ольге, и только тогда счел, что достаточно заставлял отца ждать.

— Явился по вашему приказанию! — по-уставному объявил Александр, войдя к императору вслед за докладом адъютанта, сообщившим о его появлении.

— Молодец! Из тебя выйдет солдат!

— Сомневаюсь. Даже дрессированные звери не всегда охотно выполняют приказы.

— Ты полагаешь себя дрессированным зверем? — Николай взглянул на сына неодобрительно и исподлобья.

— Разве не похож? Вы отменно выдрессировали меня. Кланяюсь, когда надо. Одеваюсь, как надо. Учусь, чему скажут.

— Стало быть, ты считаешь, что Господь ошибся, послав тебе судьбу наследника престола в самой большой державе мира?

— Я считаю, что жизнь, лишенная свободы, не имеет смысла.

— Ты излишне горяч, сын мой.

И полон страстей. Но я тебя понимаю, сам был таким в твои годы.

— И что же — вас жизнь не разочаровала?

— Нет. Не разочаровала. Но когда я стал императором, мне пришлось быстро повзрослеть.

— Отец, — Александр на минуту растрогался. — Я все понимаю…

— Слушай, Саша, — мягко перебил его Николай. — Возможно, ты прав, и я действительно очень строг с тобой.

Хочешь веселиться — веселись. Только помни, кто ты и в чем твой долг.

— Я прекрасно помню это… — слабость Александра была недолгой. — Трудно забыть. Вы напоминаете мне о моем долге каждый божий день!

— Об этом не грех напомнить.

И вот еще, об этой…

— Ее зовут Ольга Калиновская, и я люблю ее. И желаю жениться на любимой женщине. Как это сделал мой дядя, Константин, который выбрал верность другому долгу — долгу своего сердца!..

— Он был слаб, — сухо сказал Николай, — и никто его выбору не препятствовал. Ты же не можешь позволить себе такую роскошь. Выбор сделан за тебя. Богом и народом.

И довольно об этом. Вот, лучше взгляни…

— И что это? — Александр без малейшего интереса склонился к листам бумаги, разложенным на столе перед отцом.

— Наброски новой военной формы.

Рассмотри повнимательней. Вероятно, ты захочешь ее усовершенствовать. Добавишь что-нибудь новое, — Николай старался говорить как можно более любезным тоном.

— Да неужели вы действительно думаете, что, рисуя военную форму, я захочу стать императором? — в сердцах воскликнул Александр.

Отец не понимал его, не слушал и не хотел этого.

— Саша, — Николай предпринял последнюю попытку воззвать к разуму сына, — я желаю приобщить тебя к нашему общему делу.

— Направляя каждый мой шаг? Покорнейше благодарю! — Александр прищелкнул каблуками и стремительно выбежал из кабинета отца.

— Саша!..

Но вместо сына в кабинет вошел Жуковский. Он только что столкнулся с наследником и выразительно, словно испрашивая объяснений, посмотрел на Николая.

Вместо ответа император без слов указал Жуковскому на шахматный столик.