— Как вы могли подумать про меня такое?! Я неподкупна! Самакого хотите подкуплю!

— Ага! — обрадовался он. — Значит вы из идейных соображений!

— Конечно из идейных, — начала было я, потому что с детствалюбила блеснуть идейностью, но тут вдруг осознала, что на сей раз идейностьможет сильно навредить и сразу же поменяла пластинку: — Вы с ума сошли! Нет уменя соображений!

— Как нет? — опешил полковник.

— А вот так! Нет соображений вообще, и идейных в частности.Без всяких соображений живу, так, тяну лямку по привычке. И не пойму, что васстоль сильно удивляет. Так живет любой. Можно подумать вы не так живете. И мойвам совет: даром время не тратьте, а лучше бегите искать мужика.

Полковник удивился:

— Какого мужика? Второй раз вы говорите про какого-томужика.

— Вот именно, — обиделась я, — второй раз говорю, а вы ивнимания не обращаете. Мужик в фуфайке. Это же он целился в президента из Любкиногоокна, когда я под столом в салате лежала.

И тут меня осенило: бог ты мой! Это же я президента спасла!Я!!! Если бы не я, уж мужик не промахнулся бы. Уж не для этого он гранатомет вЛюбкин дом приволок, чтобы промахиваться налево и направо.

Я тут же поделилась своими соображениями с полковником,выдвинув предположение, что теперь, возможно, президент захочет менякаким-нибудь орденом наградить.

— Так что вы со мной поосторожней, — посоветовала я.

Но он не внял совету.

— Вы мне зубы не заговаривайте, постороннему в дом непроскочить, — заявил он. — Если мужик в фуфайке был, то куда же он делся?

— Этого сказать не могу, — призналась я. — Может скрылся всоседней квартире. Может он там живет.

— В соседней квартире живет парализованный, — просветил меняполковник.

— Он что, не может ходить?

— Может, но только под себя. Он очень парализованный, а тутиз гранатомета стрелять! Намертво человек прикован к постели.

Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного,даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:

— Значит мужик в фуфайке из другой соседней квартиры.

— В другой соседней квартире живет женщина.

— Ну и что? Что мешает женщине укрыть в своей квартиремужика в фуфайке?

— То и мешает, что она на нюх не переносит никаких мужчин.Она старая дева.

Вот этого не знала.

— Надо же! — обрадовалась я. — Теперь у Любки будет свояСтарая Дева. Вот когда моя Люба насладится по-настоящему “милым” общением. Такей и надо. Будет знать, как мою Старую Деву защищать.

Я бы с удовольствием и дальше развивала эту тему, но,наткнувшись на грозный взгляд полковника, вынуждена была вернуться к мужику вфуфайке.

— А вы уверены, что старая дева не приютила того мужика? —спросила я. — Боюсь, вы неправильное представление имеете об этих самых старыхдевах. Они в девах остались вовсе не потому, что пожизненно испытываютотвращение к мужчинам, а вовсе наоборот: это мужчины пожизненно испытываютотвращение к тем, из которых и получаются эти самые старые девы. Если брать моюСтарую Деву (я о своей соседке)…

Боже, сколько я здесь имела сказать! И сказала бы, но не далполковник — как много он потерял.

— Старую деву оставьте в покое, — сказал он. — Мы тщательноосмотрели у нее каждый сантиметр. Мужиками там и не пахнет.

— Тогда остается последняя квартира, — заключила я. —Насколько помню, на лестничной площадке было четыре двери.

— Да, — согласился полковник, — но в четвертой квартиреживет ваш покорный слуга.

— Вы?!

— Совершенно да.

Это был удар, но я не сдалась и героически предположила:

— Значит мужик в фуфайке убежал на другой этаж.

— Мы обыскали весь дом и не нашли посторонних. Из дома никтоне мог убежать. Здесь я дам любые гарантии.

Услышанное озадачило меня, уже было собралась задуматься, даполковник не позволил: опять как завопит:

— Признавайтесь, где взяли гранатомет?!

Я подпрыгнула уже нешутейно — так и заикой случитьсянемудрено. Сильно испугалась, рассердилась, даже озлобилась и закричала.

— Тьфу на вас! — завопила я. — Разве можно так внезапнореветь? Так недолго стать и припадочной. И сколько можно признаваться?Призналась уже: гранатомет мне подложил тот мужик. Он целился, я увидела ипрыгнула на него. Своей жизнью, между прочим, рисковала. Только поэтому мужик ипромахнулся.

Полковник смотрел на меня без всякой веры, но все жеуспокоился и спросил:

— И что было дальше?

— Бабахнуло. Дальше не помню ничего. Скорей всего он дал мнепо голове, если я раньше чувств не лишилась. Обычно так и случается, сначалалишаюсь чувств, а потом уже получаю по голове. Да, думаю было именно так. Вобщем, дал по голове, сунул гранатомет в мои руки и сбежал, подлец.

Полковник снова начал выходить из берегов.

— Куда?! Куда сбежал?! И вверху и внизу охрана, — завопилон.

Я пожала плечами:

— Ну уж не знаю. Не могу же я за вас работу выполнять. Этоуж вы сами догадывайтесь, куда он, злодей, сбежал.

— Вот мы и догадались, — обрадовал меня полковник. — Изгранатомета стреляли вы.

— Я?!

— Больше некому.

Ха! На президента покушалась я!

Я!!!

И почему я?

Только потому, что больше некому?! Мало ли ЧТО больше некомусделать в нашей стране, так и то, выходит, все сделала я! Только Я! Одна Я!!!

Чепуха! Чушь! Андроны едут!

Но с другой стороны полковник с такой уверенностью глупостьсвою сообщил, что мне сделалось дурно. Даже принялась память свою ворошить: ктознает, может по пьяни и в самом деле черт попутал?

Да нет же. На новоселье я трезвая пришла, и никакогогранатомета со мной не было. Значит не приснился мне тот мужик в фуфайке.Теперь я даже вспомнила, что он в черной вязанной шапочке был.

— Понимаю, — воскликнула я, — легче всего обвинитьбеззащитную женщину! Гораздо легче, чем найти сбежавшего преступника. Тольковынуждена вас сразу огорчить: хоть убейте меня, на своем стоять буду: стрелялане я, а мужик. Зараза взял и растворился. Очень быстро, а я за него страдай.