И она услышала, перевела взгляд из неизвестного пространства, куда заглядывала, на него.

– Реагирует! – порадовался кто-то из спасателей. – Говорите с ней, надо, чтобы она не потеряла сознания! Мы быстро!

Он опустился на колени сбоку от проема, стараясь не мешать мужикам, но так, чтобы девушка могла его видеть, и привалился плечом к автобусному боку.

– Все хорошо, девочка! Парни сейчас вас вытащат! Ты потерпи еще чуть-чуть! – уговаривал он.

Она закрыла глаза, а он испугался – все, отключается! Но Даша открыла их снова с трудом, и это было видно, что с трудом; он наклонился ближе и увидел слезы, скапливающиеся в них.

– Тихо, тихо, Дашенька! Плакать нельзя пока! – успокаивал, уговаривал ее и себя Власов. – Мы с тобой потом поплачем, Даш.

У него выло все внутри от ожидания и незнания, что с ней, от еле сдерживаемого желания самому скорее достать, вырвать ее из этого ада!

Когда ее вытаскивали трое спасателей, Дашка потеряла сознание. Кончились у нее силы и мужество. Она их и так из неизвестных резервов перебрала! Власов успел подержать ее за ладошку безвольную, погладить по голове, поцеловать щеку в запекшейся крови, убедиться, удостовериться, что она жива! Жива!!

И на него внезапно, без предупреждения, навалились непомерная усталость и отупение, да так, что пришлось сесть на землю, свалившись чуть не мешком – ноги не держали.

– Вам плохо? – спросил кто-то участливо.

– Сигарета есть? – с трудом пробормотал Власов.

– Щас найдем! – пообещал тот же голос.

Власов прикурил от поднесенной зажигалки, сильно затянулся, чувствуя, что отпускает понемногу. Его как бы выключило от происходящего вокруг – людей, их действий, суеты, отдаваемых команд, событий, – догнало. Нормально!

– Знаешь, Игорь, – услышал он над собой голос Кондратьева, – открою тебе секрет: чудеса в нашем деле частенько случаются! Вот как она оказалась в конце автобуса? А? Вопро-ос!

Власов пожал плечами, еще раз глубоко затянулся, выпустил дым, затушил, ткнув в землю бычок, тяжело поднялся на ноги и задал самый главный вопрос, пульсировавший в голове с момента, когда он увидел Дашкины глаза:

– Как она?

– Тяжелая, – вздохнул Кондратьев. – Но живая. Ее и тех двух тяжелых девочек бортом в нашу областную клинику отправляем.

– Хорошо, – кивнул Власов, – спасибо, Василь Кузьмич.

– Сбрендил, что ли? – возмутился Кондратьев.

– Наверное, – невесело усмехнулся Власов.

– Говоря по-научному: постстрессовый синдром, а по-простому: отходняк обыкновенный. Фигня! Впрочем, ты сам про это прекрасно знаешь. Пройдет. Я с ними полечу, проконтролирую. А ты, Игорь Николаевич, давай домой, душ и грамм сто коньяка на грудь. Сразу полегчает!

– Нет, – отказался от заманчиво манящей перспективы Власов, – за вами поеду.

– Точно сбрендил! – утвердил предположение Кондратьев. – Куда поедешь? Ты весь в кровище, в грязище с ног до головы, да и в таком состоянии тебе за руль нельзя! Хватит с нас сегодня происшествий!

– Да, – осмотрев себя, с удивлением согласился Власов. – Помыться не мешало бы.

Дашка все еще находилась в операционной.

Власов успел добраться домой, сам не помнил как – на силе воли и с помощью такой-то матери. Долго отмывал в душе въевшуюся в поры, в волосы засохшую кровь и грязь, постоял под контрастным душем, выпил обжигающий крепкий кофе, побросал в сумку вещи. И вместо положенных двух часов до областного центра доехал за полтора. Ни разу не посмотрев на спидометр, пропускаемый всеми гаишниками по пути.

И вышагивал у дверей операционного блока, стараясь заткнуть тревожные мысли и страхи за Дашку.

Белой скромной мышкой из дверей выскользнула молоденькая медсестрица, та же, которая уже выходила, когда Игорь приехал.

– Игорь Николаевич, – пролепетала тоненьким голоском скромняшки. – Меня Антон Иванович послал сказать, что операция продлится еще как минимум час. – И заспешила, чуть повысив голосок: – Но Антон Иванович просил передать, что все идет хорошо, осложнений нет!

– Спасибо, – сухо поблагодарил Власов.

И заставил себя добавить обходительной мягкости в голосе.

Все! Мозг врубился на привычный ритм работы, анализа обстановки и принятия решений.

– Машенька, я правильно запомнил? – намекнув губами на улыбку, спросил он.

– Да, – слегка зарделась девица.

«Как таких блеющих в хирургии-то держат?» – раздражился Власов, но тон заданный выдержал:

– Маша, скажите, здесь есть где-нибудь поблизости приличное кафе или ресторан, где можно перекусить?

– У нас очень хорошее кафе на первом этаже! – оживилась хирургическая девуля. – Частное. Там очень вкусно готовят.

– Машенька, а вы не могли бы оказать мне любезность и принести оттуда пару бутербродов и кофе, или что там еще есть? – И, узрев ставшее недовольным выражение ее лица, поспешил предотвратить отказ: – У меня никаких сил нет, честное слово.

Эту лабораторную мышь явно не следовало информировать, что он не собирается отходить отсюда, пока не дождется конца операции и не узнает, как там Дашка, и не увидит ее собственными глазами.

– Хорошо, я схожу, – подобрела медсестрица, демонстрируя наконец свой явный интерес к Власову.

Да бог бы с ней, господи! Обычно он игнорировал трепет девичий таких вот Машенек в свой адрес – молодые еще, не сильно умные, что уж теперь! Но сейчас это при-хе-хе с интересом его раздражало и было настолько неуместно, что так и подмывало разъяснить девоньке эту неуместность.

Но он сдержался, а куда деваться? Достал портмоне, вытащил из него купюру и сунул ей в ладошку.

– Ой, это много! – пискнула мышка, сверкнув глазками.

– Себе что-нибудь возьмите, не просто же так вам ходить! – подбодрил Власов.

И все! Он уже про нее забыл!

Сел на диванчик, вполне удобный такой диванчик для ожидающих врачебного приговора родственников, откинулся на спинку, уперся затылком в стену и прикрыл глаза. И почему-то вдруг вспомнил так ярко, подробно до мелочей тот момент, когда увидел Дашку первый раз.

Он приехал в Москву под вечер. Снял квартиру с охраны, зашел, кинул сумку и портфель у порога и, не раздеваясь-разуваясь, двинулся открывать все окна – выветрить характерный застоявшийся запах жилья, редко посещаемого хозяевами. Распахнув окна, запустил в дом бодренький морозный сквознячок, поспешивший заполнить пространство, задувая мелкие, тающие на лету снежинки в дом.

Власов снял наконец пальто, туфли и плюхнулся в кресло, расслабляясь. Вроде и не устал – полтысячи верст до Москвы из своего Кукуева он пролетал знакомым до мелочей маршрутом, и тут же включился в дела и проблемы насущные.