– Благодарю, – с королевской вежливостью сказала Дарья, когда он поставил перед ней на стол чашку с чаем.

И первый раз с того момента, как Юлька окликнула ее, посмотрела прямо на Власова. И что-то там заплескалось у нее в глазах, и сине-голубой взгляд задержался на его лице…

– Да, – угробила тонкий момент Юлька, – познакомьтесь. Это Даша, мы раньше вместе работали. А это Игорь Николаевич, мой хороший знакомый.

Они чинно раскланялись полупоклонами, плеснули политесом.

– Как вам постановка, Даша? – культурничал Власов.

– А черт его знает! – удивила она не ожидавшего такой непринужденности легкой, что-то там другое придумав себе про нее из мира аристократов и привычки к сдержанности в высказываниях. – Мой усталый мозг за плотно насыщенным действием на сцене не поспевает. То ли не дотягиваю до чистых истоков высокого художественного замысла режиссера, то ли «в консерватории надо что-то менять», – без улыбки пояснила она, еще и цитатку Жванецкого присовокупив.

Власов кинул быстрый взгляд на Юльку. Собственно, ничего нового: напряженная маска на лице – защита. А Дарья эта успела перехватить его озабоченный взгляд и тоже посмотрела на Юльку.

– Юль, извини еще раз! Я действительно сильно устала, соображаю туго. Пойду, наверное, домой. Бог с ним, с этим продвинутым спектаклем.

– Ничего, Даш, – потеплела взглядом Юлька. – А ты что здесь одна?

– Да так получилось. Мы с сестрой собирались вдвоем. Но она застряла где-то в пробке. Позвонила, говорит, снег повалил, Москва встала.

Власов оценил, что Дарья старается говорить максимально прямолинейно, однозначно трактуемыми фразами, как с ребенком, с которым общаешься как со взрослым. И у нее получалось, но она немного перебарщивала, может, от усталости, о которой упомянула уже дважды.

– Надо досмотреть, – поделилась Юлька своими жизненными установками в форме утверждения, – если запланировали.

– А тебе спектакль нравится? – спросила Дарья.

– Нет, – четко ответила Юлька. – Но досмотреть надо.

А Власов не отрываясь наблюдал за девушкой Дарьей Васнецовой: как меняется выражение ее лица – вот она уже собралась ответить, и веселые чертики запрыгали у нее в глазах, но тут вспомнила, с кем разговаривает, и чертики исчезли, уступив место легкому напряжению.

– Как работа? – поменяла она неожиданно тему.

– Хорошо. – И Юлька принялась рассказывать про коллег, о делах офисных, новостях.

Игорь не слушал, потягивал коньяк, продолжая бесцеремонно разглядывать девушку, кивавшую по ходу Юлькиного повествования и старавшуюся скрыть, что на самом деле пропускает большую часть информации мимо.

– А где ты теперь работаешь? – спросила Юлька.

– В творческом объединении, – ушла от прямого ответа Дарья.

Громко, настойчиво и длинно прогремел первый звонок.

– Ну что ж! – с боевым настроем сообщила девушка. – Я домой. А вам пожелаю приятного просмотра!

Поднялась со стула, подхватила со стола свою стильную сумочку-клатч, улыбнулась только Юльке:

– Я рада, что у тебя все хорошо, Юль. – Перевела взгляд на Власова: – Всего доброго, Игорь Николаевич.

– Все-таки уходите? – Он немного опешил от такой стремительной перемены событий.

– Да, как-то сегодня с приобщением к искусству у меня плохо получается. – И быстро перевела взгляд на Юльку: – Пока!

– Пока, – ответила ей Юлька.

Он смотрел вслед уходящей Дарье и с досадой думал, что с удовольствием послал бы этот спектакль к чертовой матери, туда же и сегодняшнюю партнершу театральную и поехал домой. Лучший вариант – отвез бы Дарью Васнецову домой, идеальный – домой к себе.

Но он будет досматривать постановку. С Юлей.

– Расстроилась? – участливо спросил он у загрустившей Юльки.

– Ты про то, что она шутила? – печально улыбнулась Юлька.

Власов кивнул.

«Как с ней Байков живет? Привык, наверное, как привыкают к болезням родных людей», – подумалось ему.

– Нет, не расстроилась. Васнецова, она всегда такая. – И попыталась объяснить: – Когда она входила в офис, сразу же с порога шутила, и народ как просыпался. То ходили еле-еле, переругивались, кофе потягивали, просыпались, а стоило ей войти – и все улыбаются, громко разговаривать начинают, смеются, даже из других отделов приходят пообщаться с ней. Она острит постоянно, она так разговаривает, у нее так мысли устроены, образ мышления. Я большую часть того, что она говорит, не понимаю…

Длинно, громко и раздражающе прозвенел второй звонок. Юлька дождалась, когда он закончится, и продолжила говорить:

– Но знаешь, Даша единственный человек за всю мою жизнь, который извиняется передо мной. Она всегда искренне извинялась, когда шутила и замечала, что я тоже слушаю. Подходила ко мне и извинялась, но так, чтобы только я слышала и чтобы не давать повода остальным надо мной шутить. Я понимала.

Юлька помолчала, допила остатки шампанского, поставила бокал на стол и задержала на нем взгляд.

– А однажды она мне предложила: «Юль, давай я тебе объясню самые распространенные анекдоты, логику интриги, шутки. И мы их запишем, чтобы ты их знала и не терялась, если их при тебе расскажут, особенно в незнакомой компании. Чтобы ты могла себя более спокойно чувствовать». И она мне записала больше тридцати анекдотов и объяснила эту логику-интригу, а еще разные избитые цитаты из известных фильмов. Специально для этого со мной после работы оставалась. И я поняла основное, что весь смысл шутки именно в том, что логика там нарушена. Я все, что она записала, наизусть выучила, и действительно мне стало намного легче. – Юлька посмотрела на Власова. – Мне ее очень не хватает. Я рядом с Дашей чувствовала себя спокойной, защищенной, как с папой. Но она так неожиданно ушла из корпорации. А ведь у нас сделала блестящую карьеру за несколько лет, ее кандидатуру уже утвердили, и через два месяца Даша должна была занять должность одного из руководителей в управлении. Но она все бросила и ушла. Так никто и не знает, почему и куда…

Ее прервал третий громкий звонок. У Юльки поменялось выражение лица с грустно-задумчивого на сосредоточенное и деловое. Она сняла сумочку со спинки стула и твердо заявила:

– Идем. Надо досмотреть спектакль.

Власов про себя от души выругался.

Второй акт спектакля прошел без его внимания; нет, физически он присутствовал, сидел рядом с Юлей и думал, посмотрев на нее, что выражение ее лица скорее соответствует наблюдению за проведением лабораторного опыта: что происходит, не совсем понятно, а итог туманен.

За каким хреном ей вообще дался этот театр, если большую часть происходящего на сцене она не догоняет, не просто, не криво, не боком – никак не догоняет отсутствующим рудиментарным органом? Впрочем, это ее дело.