Мэри пробежала гостиную, пересекла кухню и резко открыла раздвижную дверь. Выскочила наружу, в ночь. Нахлынувший на нее страх заставил ее жадно глотать морозный воздух. Холод слегка успокоил ее дыхание.

«Ты же не знаешь, что с тобой. Ты ничего не знаешь».

Идя к бассейну, она повторяла эти слова как заклинание, пытаясь унять охватившую ее панику.

Бассейн представлял собой большую джакузи, сейчас наполненную студеной, тягучей водой, походившую при свете луны на нефть. Мэри села на край, разулась, сняла носки и погрузила ноги в ледяной омут. Даже когда те занемели от холода, она продолжала держать их под водой. Если бы у нее только хватило духу с разбегу прыгнуть туда и дотянуться до решетки на дне. Она бы не отпускала ее, пока не перестала бы чувствовать свое тело.

Тут она вспомнила о матери. Сисси Льюс умерла в своей кровати в их общем доме. Мэри помнила обстановку спальни до мелочей. Свет, падающий сквозь кружевные занавески и снежинками оседающий на все предметы. Бледно-желтые стены и некогда белый ковер по всему полу. Любимое стеганое одеяло матери, бежевое в розовый цветочек. Запах мускатного ореха и имбиря, исходящий от вазочки с ароматической смесью. Распятие над изогнутой спинкой кровати и большая статуэтка Мадонны на полу в углу комнаты.

Воспоминания причиняли боль, и Мэри попыталась представить себе комнату, какой стала она после всего — болезни, смерти, уборки, продажи дома. Девушка заходила туда перед отъездом. Чисто. Опрятно. Все религиозные предметы, принадлежавшие матери, упакованы. Слабый след от распятия на стене закрыла репродукция Эндрю Виета.

На глаза навернулись слезы. Они стекали по щекам и падали в воду. Мэри наблюдала, как они достигают поверхности и исчезают.

Она подняла голову, почувствовав, что уже не одна.

Вскочив на ноги, Мэри подалась назад, но тотчас остановилась и вытерла слезы. Это был всего лишь мальчишка. Точнее, подросток. С темными волосами и очень бледной кожей. Худющий, прямо-таки истощенный. Невероятно красивый.

— Что ты здесь делаешь? — спокойным голосом спросила Мэри — можно ли испугаться ангела? — Кто ты?

Он лишь покачал головой.

— Ты потерялся?

Выглядел он именно так. Да и одет был не по погоде — футболка, джинсы…

Он поднес руку к горлу и стал двигать ею взад-вперед, качая при этом головой. Словно иностранец, который не может изъясниться.

— Ты понимаешь по-английски?

Он кивнул, а затем начал жестикулировать. Язык глухонемых! Он использовал амслен.

Мэри будто вернулась в прошлое, когда она учила больных аутизмом говорить на языке жестов.

«Ты читаешь по губам или можешь слышать?» — показала она в ответ.

Он замер. Заданного таким манером вопроса он явно не ожидал.

«Слышу я хорошо. Не могу говорить».

Мэри внимательно посмотрела на него.

— Это ты звонил.

Он замешкался, потом кивнул головой.

«Не собирался тебя пугать или надоедать. Просто… мне нравится, когда ты там. В этом нет ничего странного. Честное слово. Клянусь тебе».

Они встретились взглядами.

— Верю.

Что она делает? Ей нельзя вступать в контакт со звонившими. Это против правил.

Но не может же она прогнать бедного ребенка.

— Есть хочешь?

Он покачал головой.

«Можно немного посидеть с тобой? Я сяду напротив».

Он, похоже, привык, что его гонят прочь.

— Нет.

Он кивнул и собрался уходить.

— Я имею в виду — садись сюда. Рядом.

Он осторожно подошел, словно ожидая, что она передумает. Но Мэри просто опять села и опустила ноги в бассейн. Тогда он снял свои дырявые кеды, подвернул мешковатые джинсы и выбрал местечко неподалеку от нее.

Господи, до чего худющий.

Он тоже погрузил ноги в воду, улыбнулся и показал:

«Холодно!»

— Свитер принести?

Он покачал головой и начал рисовать ногами круги на воде.

— Как тебя зовут?

«Джон Мэтью».

Мэри улыбнулась. У них нашлось кое-что общее.

— В честь двух пророков Нового Завета?

«Мне это имя дали монашки».

— Монашки?

Он на минуту притих, словно решая, что ей рассказывать, а что нет.

— Ты жил в приюте? — опередила его Мэри. В городе, насколько она помнила, находился один приют — Святой Богоматери.

«Я появился на свет в уборной на автобусной станции. Меня нашел уборщик и отнес в приют Святой Богоматери. Монашки придумали имя».

Она старалась не выдать своего удивления.

— Та-ак… А где ты сейчас живешь? Тебя усыновили?

Он покачал головой.

— В смысле, приемные родители есть?

Господи! Ну пожалуйста, пусть у него будут приемные родители. Замечательные мама и папа, которые заботятся о нем и говорят, как он им дорог. Даже несмотря на то, что настоящие родители его бросили.

Он не ответил. Мэри посмотрела на потрепанную одежду, на глаза, принадлежащие взрослому человеку, которые вряд ли повидали много хорошего.

Он наконец зажестикулировал.

«Я живу на 10-й улице».

Значило это, что он либо ночевал в заброшенных зданиях, либо снимал жилье в какой-нибудь крысиной норе. Чудо, что он оставался таким опрятным.

— Живешь неподалеку от офиса телефона доверия? Так ты узнал, что я пришла, хотя смена была не моя.

Он кивнул.

«Моя квартира на другой стороне улицы. Я вижу, когда ты приходишь и уходишь… Но без всякого умысла. Пожалуй, считаю тебя своим другом. Когда впервые позвонил… ну, ты понимаешь… я был на эмоциях… и тут ответила ты… мне очень понравился твой голос».

«Какие красивые у него руки, — подумала Мэри. — Как у девушки — тонкие и изящные».

— Ты следовал сегодня за мной до дома?

«Делаю так почти каждый вечер. У меня есть велик, а ты водишь медленно. Я подумал, что со мной будет безопаснее. Ты всегда задерживаешься на работе, а в этом районе женщине лучше не появляться ночами одной, даже на машине».

Мэри покачала головой. Странный он все-таки паренек. Выглядит как ребенок, а рассуждает как мужчина. Если вдуматься, у нее уже коленки должны начать трястись. Этот малый ищет ее общения, строит из себя защитника, хотя и сам, похоже, нуждается в помощи.

«Почему ты сейчас плакала?» — показал он жестами.

И пристально посмотрел на нее. Жутковато, когда сквозь ребяческое лицо на тебя глядит взрослый.