— Ты пришел ко мне спустя годы, Франц, — Мок обратно надел маску и закурил папиросу. Где-то рядом грохнули гаубицы, — чтобы рассказать мне о своей жене. Хуже всего, однако, то, что не закончишь. Что с ней в конце концов стало?

— От таких, как она, очищают теперь наш народ. — Франц вздохнул. — Они забрали ее. После недели ползания. Когда не мылась и пахла как сволочь.

— Ты, похоже, болен, Франц. — Эберхард с заботой подошел к брату и положил ему руки на плечи. — Этот кашель ничего хорошего. — Он повернул голову от воняющего водкой дыхания.

— Подумай, старик, она сошла с ума и болтала глупости, ведь я нашел убийцу Эрвина. Это был…

— Не неси бред, это не был тот, которого ты поймал. — Франц встал, вынул из кармана брюк сложенный пополам лист машинописной бумаги и бросил ее на стол.

— Взгляни!

Эберхард прочитал несколько раз и пошел в спальню, дав служанке распоряжения относительно гардероба. Не обратил внимания на молящие, заплаканные глаза своей жены Карен. Не заботился теперь о состоянии ее духа, о насилующих немок азиатов, о гибели города, о своем обожженном лице. Больше всего его теперь интересовал запас боеприпасов для «вальтера».

В крепости Бреслау авто и пролетки были в огромной степени заменены колясками. В эпоху военного топливного кризиса это было незаменимое средство передвижения — исправно и быстро двигались по улицам, заблокированным частично горами мусора или колоннами войск.

Кроме того, кучеры колясок, ветераны, переносящие приказы и рапорты между полками, были — в отличие от запрягаемых лошадей — полностью равнодушны к взрывам снарядов, облакам пыли, каменным навесам руин и стенаниям раненых, которые сидели на бордюрах и ждали часами санитарных патрулей. Коляски, как правило переоборудованные двукольные и двудышловые тележки, были предназначены для одного, возможно, двух пассажиров: для матерей с детьми, супружеских пар или для полных женщин с маленькими собачками.

Эберхард и Франц Моки, двое мощно сложенных мужчин, еле-еле помещались на сиденье, поручни втискивались им болезненно в бедра, а колени почти терлись о запыленные крылья.

Эти неудобства казались вовсе не беспокоящими Эберхарда, который каждый раз подносил к глазам листок, полученный от брата, и попытался вывести из него что-либо об авторе текста.

Значительно больше он узнал, скорее, о самой пишущей машинке и некоторых ее литерах. Маленькая буква «t» напоминала православный крест, потому что двойной была ее поперечка, как большие, так и маленькие «o» состояли из двух окружностей, смещенных на полмиллиметра, а «r» качалось раз в одну, раз в другую сторону. Эти особенности машинных литер ничего, однако, не говорили об авторе странного текста, который сегодня ночью обеспокоил Франца Мока и спровоцировал, что посетил своего годами не виданного брата.

Текст был краток и гласил: «Обыщи квартиру № 7 на Викторияштрассе, 43. Там есть кое-что, что поможет найти убийцу твоего сына. Торопись, пока не вошли туда русские».

Эберхард понюхал записку и ничего не почувствовал, кроме слабого запаха затхлости — едва ощутимым запахом душного кабинета, грязного склада, а может, заселенного крысами склада канцелярских принадлежностей?

Франц смотрел на брата с недоумением, когда тот подносил листок к губам, как будто хотел его полизать. Не сделал, однако, этого, потому что коляска дернулась, пропуская группу изможденных заключенных с буквами «P», нашитыми на рукавах, и остановилась на месте, указанном Эберхардом — под виадуком на Хёфхенштрассе.

Рядом с ними промаршировала колонна Фольксштурма, состоящая из мальчиков-подростков, в их глазах проглядывалась отвага и уверенность в себе. Франц сошел, Эберхард заплатил кучеру коляски, а тот с облегчением попедалировал в сторону вокзала. Братья вглядывались в храбрых защитников крепости Бреслау. Парни выстроились в две шеренги перед своим командиром, невысоким лейтенантом, и с воодушевлением начали расчет. Лейтенант слушал рассеянно их короткие лязги и водил усталым взглядом после опорам виадука.

Вдруг его взгляд остановился на Эберхарде Моке. В его глазах уже не было усталости — появился блик узнавания. Движением руки вызвал своего помощника, отдал ему несколько команд и, упруго ковыляя, подошел к Мокам.

— Приветствую вас, герр криминальдиректор, — закричал лейтенант, протягивая руку для приветствия.

— Приветствую вас, господин лейтенант. — Эберхард пожал крепко его руку. — Господа, познакомьтесь. Это мой брат Франц Мок, а это господин лейтенант Бруно Спрингс.

— Вы уже выглядите намного лучше, герр криминальдиректор. — Спрингс взглянул на обожженное лицо Мока. — Лучше, чем четыре месяца назад.

— Господин лейтенант, — объяснил Эберхард брату, — видел меня сразу после моего происшествия в Гамбурге. Мы встретились в госпитале в Дрездене и повспоминали с удовольствием старые времена, когда вместе работали на Шубрюкке.

— Но знаете что, герр криминальдиректор? — Спрингс еще раз использовал старый титул Мока. — Теперь я осознал, что мы работали тоже в новом здании президиума над рвом, но очень коротко, потому что вы изменили фирму после дела Мариетты фон дер Мальтен.

— Старая история, лейтенант Спрингс. Теперь привело меня к вам такое же, вероятно, давнее дело. Разве что не совсем законченное.

— Откуда вы узнали, где меня найти? — удивился Спрингс.

— Я читал вчера вечером в нашей фронтовой газете, что ваши люди помогали тушить пожар в стоматологической лаборатории у Садоваштрассе. Я искал и так вас в этих краях, — пояснил Мок. — Мне нужно воспользоваться вашим знанием подземного Бреслау. Ну что тебя так удивило, Франц? — обратился он к брату.

— На Викторияштрассе мы можем добраться только каналами и подвалами. Вчера или позавчера улица находится под оккупацией, — он наклонился к заросшему уху Франца и, подавляя отвращение перед запахом водочного перегара, прошептал: — Помнишь эту фразу из листка: «Торопись, пока не вошли туда русские»? Написано не позднее чем позавчера. Кто-то не имел актуальных данных с линии фронта. Да, Франц, идем на фронт.

Один из парней Спрингса шел впереди и освещал дорогу фонариком.

В подземные коридоры вошли у депо, и после десяти минут марша — сначала через ряд небольших заводских цехов, а потом длинным, прямым туннелем, освещенным грязно-желтыми лампами, оплетенными проволочными намордниками — добрались до массивных дверей.

Их проводник нажал звонок, отодвинул задвижку, и в бетоне двери появился за решетчатым окошком недоверчивый глаз часового. Глаз стал более доверчивым под влиянием постоянного пропуска. Печать с подписью нового коменданта крепости Нойхоффа открывала вход в подземный мир Бреслау.

Он был темный и полный пыли, взбиваемой сапогами солдат и колесами мотоциклов, которые ездили широкими туннелями и исчезали в боковых улицах подземелья. Проводник от Спрингса поглощал все это с особой любознательностью искателя приключений, но вскоре победило чувство долга солдата Фольксштурма, и парень, поправив устаревшие итальянские caracano, вернулся к своим наземным обязанностям.