Джимми никогда не был в городе. Только видел по телевизору — бесконечные рекламные щиты, неоновые вывески и ряды домов, высоких и низких, нескончаемые грязные улицы, бесчисленные машины плюются клубами дыма из выхлопных труб, тысячи людей спешат куда-то, веселятся, безобразничают. Были и другие города, близкие и далекие, некоторые получше, почти Компаунды, говорил отец, и дома в них за высокими заборами, но эти города по телевизору показывали редко.

Люди из Компаундов старались в город без необходимости не выбираться и никогда не ездили в одиночку. Они называли города плебсвиллями. У всех горожан имелись удостоверения личности с отпечатками пальцев, но служба безопасности работала из рук вон плохо: в городах бродили типы, которые могли подделать что угодно и стать кем угодно, не говоря уж про всякую шваль — наркоманов, грабителей, нищих, сумасшедших. Так что работникам «Ферм ОрганИнк» лучше жилось всем вместе и под защитой.

Снаружи, где кончались заборы, ворота и прожекторы «ОрганИнк», все было непредсказуемо. А внутри — как всегда, как в те времена, когда папа был маленьким, когда дела еще не приняли серьезный оборот, как выражался сам папа. Мама говорила, что это все ненастоящее, как парк развлечений, и что пути назад нет, и тогда папа спрашивал, зачем разрушать то, что есть? Можно спокойно гулять по улице, разве не так? Ездить на велосипеде, сидеть в кафе на веранде, есть мороженое в стаканчике. Джимми знал, что папа прав, потому что сам все это делал.

И все же люди из КорпБезКорпа — отец Джимми называл их наши люди — постоянно были начеку. Когда ставки так высоки, неизвестно, на что решится противник. Противник или противники, опасаться следовало не одного оппонента. Другие компании, другие страны, разные организации и просто заговорщики. Вокруг слишком много техники, говорил папа Джимми. Слишком много техники, программ, враждебных биоформ, оружия. А еще слишком много фанатизма, зависти и вранья.

Давным-давно, во времена драконов и рыцарей, короли и герцоги жили в замках с высокими стенами, подъемными мостами и бойницами, откуда на врага лили горячую смолу, говорил папа. Компаунды — то же самое. Замки были нужны, чтобы ты с друзьями сидел в безопасности и никого внутрь не пускал.

— Значит, мы короли и герцоги? — спрашивал Джимми.

— Именно так, — смеялся отец.

Одно время мама Джимми тоже работала на «Фермы ОрганИнк». Там она и познакомилась с отцом Джимми: они работали в одном Компаунде над одним проектом. Мама была микробиолог, изучала протеины вредных для свиноидов биоформ и модифицировала их рецепторы, чтобы те не взаимодействовали с клетками свиноидов, или создавала лекарства-блокираторы.

— Это очень просто, — говорила она Джимми, когда на нее находил стих объяснять. — Плохие микробы и вирусы хотят залезть в клетки через специальные двери и съесть свиноидов изнутри. А твоя мамочка делает для этих дверей замки. — Она показывала на мониторе клетки, микробов, как микробы лезут в клетки, заражают их и клетки лопаются, увеличенные изображения протеинов, лекарства, которые мама тестировала. Картинки — будто коробки конфет в супермаркете: круглые конфеты в прозрачном пластике, тянучки в прозрачном пластике, длинные лакричные леденцы в прозрачном пластике. Клетки — будто прозрачные коробки с крышками.

— Почему ты больше не делаешь замки для клеток? — спрашивал Джимми.

— Потому что я хочу сидеть дома, с тобой, — говорила она, глядя куда-то поверх его головы и дымя сигаретой.

— А как же свиноиды? — тревожился Джимми. — В них же попадут микробы! — Он не хотел, чтобы его друзья-звери лопнули, как зараженные клетки.

— Теперь этим другие люди занимаются, — говорила мама. Казалось, ее это больше не волнует. Она разрешала играть с картинками на компьютере, а когда Джимми научился запускать программы, позволила вести компьютерные войны — клетки против микробов. Мама говорила, что не будет ругать, если что-то пропадет, данные уже все равно устарели. Но иногда — в те редкие дни, когда мама бывала оживленной и целеустремленной, — она сама любила повозиться с компьютером. Ему нравились эти дни — когда она вроде развлекалась. Была дружелюбной и общительной. Она была как настоящая мама, а он — как настоящий ребенок. Правда, эти моменты так и оставались моментами.

Когда она ушла из лаборатории? Когда Джимми пошел в школу «ОрганИнк», в первый класс, и пропадал там целыми днями. Странно: если она хотела сидеть дома ради Джимми, почему начала, когда он перестал бывать дома? Джимми так и не понял почему, а тогда был слишком мал и даже не задумался. Знал только, что Долорес, няню с Филиппин, которая раньше у них жила, отослали обратно, и он очень по ней скучал. Она называла его Джим-Джим, улыбалась, смеялась, готовила яйца, как ему нравится, пела песенки и баловала его. Но Долорес пришлось уехать, потому что теперь с ним всегда будет его настоящая мама — мол, это же хорошо, — а ведь никому не нужны две мамы, правда?

Нет, нужны, думает Снежный человек. Еще как нужны.

Снежный человек ясно видит свою мать — мать Джимми, — как она сидит за кухонным столом в халате, а он возвращается из школы обедать. Перед мамой стоит нетронутая чашка с кофе, мама смотрит в окно и курит. Халат был ярко-лиловый — Снежный человек до сих пор нервничает, когда видит этот цвет. Как правило, мать не готовила, и Джимми приходилось все делать самому, а она только сухо распоряжалась («Молоко в холодильнике. Справа. Да нет же, справа. Ты что, не знаешь, какая рука правая?»). Голос такой, будто она смертельно устала; может, она устала от него. А может, больна.

— Ты что, заразилась? — спросил он однажды.

— Ты о чем, Джимми?

— Как клетки.

— А, понятно. Нет, я не заразилась, — ответила она. Помолчала и прибавила: — А может, и да. — Но взяла свои слова назад, увидев, как он сморщился.

Больше всего Джимми хотелось рассмешить ее — чтоб она была счастливой, как раньше, — кажется, он помнит. Он рассказывал ей забавные истории про школу, или вроде бы забавные, или просто их изобретал. («Кэрри Джонсон покакала прямо на пол».) Он прыгал по комнате, сводил глаза к переносице и кривлялся, как обезьяна, — проверенный в школе трюк, безупречно срабатывал на мальчиках, а порой и на девочках. Джимми мазал себе нос ореховым маслом и пытался слизнуть. Чаще всего такие выходки мать нервировали: «Это не смешно, это отвратительно», «Джимми, перестань, у меня голова от тебя болит». Но иногда ему удавалось выдавить из нее улыбку, а то и не одну. Не угадаешь, что подействует.

А иногда она готовила ему настоящий обед, настолько помпезный и торжественный, что Джимми пугался — не знал, по какому поводу такая красота. Столовые приборы, бумажные салфетки — цветные бумажные салфетки, как на праздник, — сэндвич с ореховым маслом и желе, его любимый, только из одного куска хлеба и круглый. Лицо из орехового масла с улыбкой из желе. Мама аккуратно одевалась, на губах — помада, губная помада — отражение улыбки на сэндвиче, мама просто лучилась вниманием, слушала его глупые истории и смотрела прямо на него, глаза — синее не бывает. Мама напоминала ему фарфоровый умывальник: массивный, чистый и сияющий.