Дождь превращается в изморось, раскаты грома затихают где-то вдали, и Снежный человек возвращается к тайнику — взять бутылки из-под пива. Потом идет к бетонному навесу, который был когда-то частью моста. Под навесом — оранжевый знак с черным силуэтом копающего человека. Прежде это означало «Работают люди». Странно думать о бесконечном труде, копании, ковке, резьбе, поднятии тяжестей, бурении, день за днем, год за годом, век за веком; а теперь сплошная разруха — наверное, везде. Песочные замки.

Вода течет сквозь дыру в бетоне. Снежный человек встает под струю, открывает рот и жадно глотает — в воде полно песка, веточек и еще какой-то дряни, о которой и думать не хочется: вода, наверное, текла сюда через заброшенные дома, подвалы, грязные канавы, да где угодно. Снежный человек моется и полощет простыню. Особо чистым не станет, но хотя бы смоет верхний слой грязи. Неплохо бы обзавестись мылом, Снежный человек в каждом своем мародерском набеге забывает.

В конце концов он наполняет водой пивные бутылки. Надо раздобыть емкость поудобнее, термос или ведро — побольше что-нибудь. К тому же бутылки неудобные: скользкие и неустойчивые. Но ему все кажется, что он чувствует запах пива — хотя это всего лишь плод воображения. Сделаем вид, будто это пиво.

Зря он об этом. Нечего себя мучить. Хватит дразнить себя недостижимым, словно он запертая, истыканная проводами лабораторная крыса, вынужден ставить бесполезные извращенные эксперименты над собственными мозгами.

Выпустите меня на свободу! слышит он свои мысли. Но ведь он не заперт, не в тюрьме. Свободнее некуда.

— Я не нарочно, — по-детски хнычет он, в таком настроении он всегда хнычет. — Так получилось, я ведь не знал, все вышло из-под контроля! Что я мог сделать, ну что? Кто-нибудь, послушайте, ну услышьте же меня, кто-нибудь!

Отвратительный спектакль. Даже он не поверил. Зато теперь снова плачет.

Очень важно, говорит книга у него в голове, игнорировать незначительные источники раздражения, избегать тщетного роптания и направить всю ментальную энергию на реальность данного мига и на задачи, которые она ставит. Наверное, прочел где-то. В его мозгу вряд ли бы родилось тщетное роптание — уж наверняка не само по себе.

Он вытирает лицо краем простыни.

— Тщетное роптание, — повторяет он вслух. Ему вновь чудится, будто его слушают, будто кто-то невидимый прячется в листве и лукаво наблюдает.

У него и впрямь есть слушатель: молодой скунот. Теперь Снежный человек видит: из-под куста на него уставились блестящие глаза.

— Хорошая девочка, иди сюда, — ласково говорит он. Скунот тут же исчезает. Если задаться такой целью, если очень постараться, можно приручить скунота — будет с кем поболтать. Всегда приятно с кем-нибудь поболтать, говорила ему Орикс.

— Ты бы как-нибудь попробовал, Джимми, — говорила она, целуя его в ухо.

— Но я с тобой болтаю, — возражал он.

Еще поцелуй.

— Неужели?

Когда Джимми исполнилось десять лет, отец подарил ему скунота.

Как выглядел отец? Снежный человек не может вспомнить, как ни пытается. Мать Джимми — четкий образ, с белой блестящей рамкой, будто на полароидных фотографиях, но отец вспоминается обрывками: кадык прыгает вверх-вниз, когда отец глотает, уши просвечивают на фоне кухонного окна, левая ладонь лежит на столе, отрезанная манжетой. Отец — словно коллаж. Может, Джимми не удавалось отдалиться, чтобы рассмотреть картинку целиком.

Наверное, скунот появился, потому что у Джимми был день рождения. Джимми свои дни рождения подавлял: они не праздновались — по крайней мере, с тех пор, как уехала Долорес. Она-то всегда помнила про его день рождения, готовила торт или покупала, но все равно то был самый настоящий деньрожденный торт со свечками и сахарной глазурью — правда же? Снежный человек цепляется за реальность этих тортов, как утопающий за соломинку, закрывает глаза и вызывает в памяти торты, они парят перед ним, горящие свечи вкусно пахнут ванилью, как и сама Долорес.

А вот мать никогда точно не помнила, сколько Джимми лет и когда у него день рождения. Ему приходилось напоминать за завтраком; тогда мать выныривала из своего транса и покупала ему какой-нибудь ужасающий подарок — детскую пижаму с кенгуру или медведями, диск, который не станет слушать ни один человек младше сорока, белье с нарисованными китами, — заворачивала в бумагу и совала ему за ужином, все страннее улыбаясь. Словно кто-то закричал: «Улыбайся!» — и ткнул ее вилкой.

А потом отец терзал их неуклюжими оправданиями, мол, эта правда-правда особенная и важная дата как-то вылетела у него из головы, и спрашивал Джимми, все ли в порядке, и присылал ему электронную открытку — стандартный дизайн «ОрганИнк»: пять крылатых свиноидов танцуют конгу, подпись: «С Днем Рождения, Джимми, пусть все твои мечты сбываются», — а на следующий день приносил подарок — не подарок, по сути дела, а очередной инструмент, или интеллектуальную игру, или еще какое скрытое требование, а Джимми должен был соответствовать. Только чему? Стандарта не было, а если и был, то настолько размытый и необъятный, что его никто не мог разглядеть, в особенности Джимми. Чего бы он ни достиг, всё было не то, всё мало. По шкале результатов «математика-химия-прикладная-биология», принятой в «ОрганИнк», Джимми, видимо, был удручающе нормален. Может, поэтому отец перестал говорить, что можно добиться большего, если постараться, и начал хвалить сына — с плохо скрываемым разочарованием, словно у того черепно-мозговая травма.

В общем, Снежный человек забыл про десятый день рождения всё, кроме скунота, которого отец принес в дорожной клетке. Очень маленький скунот, самый маленький из второго поколения, отпрыск первой пары. Остальной помет тут же раскупили. Отец Джимми дал понять, что ему пришлось потратить много времени и практически все свое влияние, чтобы раздобыть этого зверя, но это все ерунда, оно того стоило, сегодня ведь правда-правда особенный день, который, как обычно, случился на день позже.

Поначалу скуноты были баловством, их в свободное время выводили какие-то пижоны из биологической лаборатории «ОрганИнк». В те дни все дурачились: так забавно создавать новых животных, говорили эти ребята, богом себя чувствуешь. Результаты некоторых экспериментов пришлось уничтожить, они оказались слишком опасны — кому нужна жаба ага с цепким, как у хамелеона, хвостом, которая через окно заберется в ванную и ослепит вас, пока вы чистите зубы? Еще был змеекрыс, неудачная помесь крысы и змеи, его тоже пришлось ликвидировать. Но скуноты стали домашними питомцами по всему «ОрганИнку». Они были не из внешнего мира — мира вне Компаунда, — не являлись переносчиками чужеродных микробов и не представляли опасности для свиноидов. К тому же скуноты симпатичные.

Маленький скунот позволил Джимми взять себя на руки. Черно-белый — черная маска на морде, белая полоса на спине и черно-белые кольца на пушистом хвосте. Скунот лизнул пальцы Джимми, и тот влюбился.