Я до сих пор не понимаю, зачем Ванде понадобилось это. Она не была влюблена; более того, связавшись с Барсом, даже не подумала прекратить отношения с Тони. Мы, понимая всю опасность подобного знакомства, сделали все, что могли. На этот раз не помогли никакие просьбы Ванды не лезть в ее дела. Осадчий насильно привез ее на Петровку и показал объемистое дело Барса. Самыми невинными подвигами последнего были сбыт наркотиков и валютные махинации; среди тяжелых числились продажа оружия на территории Северного Кавказа и недоказанные убийства. Если все это и произвело впечатление на Ванду, то виду она не подала.

– Петька, отстань. Вы докажите сначала, орлы-сыщики.

Эти слова подействовали на Осадчего как красная тряпка на быка: с четверть часа он объяснял нам невозможность подобных доказательств, пользуясь исключительно ненормативной лексикой. По его словам, посадить Барсадзе было нельзя в принципе.

«А раз так – не приставай».

Катька пошла другим путем и неведомыми инспекторскими путями добыла ксерокопию паспорта Барса, в котором числились жена и шестеро детей. Ванда, изучив снимок, взялась за виски:

– Господи, Катька, угомонись. Я это все знаю. Они живут в Тбилиси.

– Так какого ж ты хрена?! – вознегодовала Катька.

– Отстань от меня, ради бога.

Продолжать борьбу было бессмысленно.

Жизнь продолжалась. Ванда работала, иногда выезжала на концерты с «Эстреллой», ездила к Тони, встречалась с Барсом, вечерами рисовала или принимала у себя гостей. По выходным пропадала в деревне у прабабки. И никогда ничего не рассказывала. Мы привыкли не расспрашивать ее, и даже отношения подруги с Барсадзе уже не пугали нас так, как вначале. Мало ли баб встречается с женатыми мужиками – дело житейское. Но четыре дня назад Ванда пропала – и мы понятия не имели, где ее искать.

Веки тяжелеют. Я сползаю с подоконника на пол, кое-как тушу сигарету и неверными шагами бреду к постели. Завтра суббота, завтра поедем к Ванде домой, проведем разведку на местности. Может быть, она появится сама. Может, она у Барса… Может, у Тони… Завтра, все завтра.

Утром меня разбудил телефонный звонок. Я с закрытыми глазами дотянулась до трубки и хмуро поинтересовалась наличием у Катьки мозгов и совести:

– Полдевятого – с ума сошла? Суббота же…

– Яшке рассказывай! – отрубила Катька. – Ни днем ни ночью житья нету! Одевайся, мы через полчаса спускаемся.

За полчаса я успела умыться, выпить чаю, влезть в старые джинсы и свитер и досматривала перед телевизором сериал, когда на пороге вдруг нарисовался Осадчий.

– Уже встала? – он сразу пошел на кухню. – Жрать хочу, как три медведя.

– Здороваться надо, – холодно сказала я. – Тебе чего?

– Мне Яшка с утра звонил. Хочет, чтоб я с вами поехал. Да, посмотрел я сводки – нет там ничего. Не убита, не ранена и не в КПЗ красотка наша.

Порадоваться этому сообщению я не успела: за окном раздался пронзительный автомобильный гудок. На то, чтобы ругаться с Петькой, уже не было времени. Я проигнорировала факт похищения им из сковородки холодной котлеты, накинула дубленку и вышла. Петька, дожевывая на ходу, выскочил следом.

Внизу нас ждала «букашка». Через переднее стекло была видна заспанная физиономия Катьки. Яшка курил снаружи. Мы загрузились в джип, и «букашка» поползла по темному двору.

– В семь часов разбудил, паразит! – брюзжала Катька, тыча в брата пакетом с пирогами. – Погнал на кухню жрать готовить, а сам обратно спать завалился! Потом полчаса растолкать не могла! Не родной брат, а каторга бессрочная!

– Плюнь на них и замуж выходи, – посоветовал Осадчий, плотоядно взирая на Катькин пакет. – Дай-ка мне вот этот пирог, и этот, и этот…

– А за кого выходить? – грустно говорит Катька. – За засранца вроде тебя? Сейчас их пятеро ложками стучат, а будет шестеро – спасибо огромное.

Петька обиделся и четвертый пирог есть не стал. В молчании мы подкатили к Северной улице, на которой жила Ванда, вошли в дом, поднялись на третий этаж. На лестничной клетке я на всякий случай позвонила, но квартира безмолвствовала, и Катька полезла за ключом.

Ванда не выносила беспорядка в квартире. Комнаты были маленькими, прихожая – тесной и темной, но чистота всегда стояла идеальная. Ванда не терпела даже брошенной на кресло одежды или оставленных на столе книг. О раскрытых дверцах шкафов и речи быть не могло. Поэтому, едва войдя, я обратила внимание на распахнутый гардероб и сброшенные с полки прямо на пол и диван книги. На ковре был разбит горшок с геранью, ее алые лепестки засохли и скукожились. Сгрудившись у порога, мы растерянно смотрели на это безобразие.

– Украли-и-и! – вдруг заревела Катька. – Увезли-и! А все этот бандит, грузинская морда, говорила я!..

– Катрин, думай головой, – с досадой перебил ее Осадчий. – Если бы украли, хату бы не громили.

– А воры?! Квартиру обчистили, Вандку – дрыном по голове…

Яшка тихо матернулся и метнулся в ванную. Очевидно, он рассчитывал обнаружить там бездыханное тело Ванды, но через минуту уже вернулся и помотал головой:

– Никого.

– Девки, раздевайтесь, – деловито распорядился Осадчий. – Смотрите – что пропало.

Мы сбросили дубленки и приступили к исполнению.

Предположение Катьки о домушниках отпало сразу: Вандины золотые безделушки лежали нетронутые в хрустальной вазочке на столе. На месте были и телевизор, и магнитофон, и шикарная норковая шуба неизвестного нам происхождения. Шубу Катька, невзирая на серьезность момента, тут же напялила на себя.

– Барсадзе подарил, точно, – с завистью вздохнула она, крутясь перед зеркалом. – За такую шубу и я бы кому угодно дала…

– Катька!

– Ну что?! От моих паршивцев разве допросишься чего?.. – Катька скинула шубу, для которой была явно толстовата, и сердито нырнула в ящик с бельем. – И хоть бы похвасталась, чертова кукла! Я бы в такой каждый день на службу ходила – Шизофине назло… И пусть бы думали, что взятки беру!

Я сидела на пятках перед платяным шкафом и старалась оправиться от изумления. В выдвинутом ящике лежала груда разноцветных детских варежек. Я сосчитала их – восемь пар и одна незаконченная, из которой торчали спицы. Пестренькие, с вывязанными цветами и ягодками детские варежки.

– Ой, какая прелесть! – запищала Катька за моей спиной. – Откуда, а?

– Понятия не имею.

– Может, она залетела? – напряженно предположила Катька. – И приданое готовит?

– Да они же большие. – Варежки действительно были рассчитаны на семи-восьмилетнего ребенка. На всякий случай я покопалась в ящиках на предмет обнаружения пеленок-распашонок, но ничего не нашла. Все вещи были на местах – кроме серого брючного костюма, в котором мы видели подругу в последний раз. И все же в комнате был бардак. С недовязанной варежкой в руках я отошла от шкафа и села на заваленный книгами диван. Подняла глаза на полку.