– Точно знаю – у Барсадзе она, – вдруг пробубнила Катька. – Наверняка любовь-морковь, петрушатся у него в Солнцеве, а мы тут с ума сходим. Сейчас еще и Стеллу Эрнандовну до смерти напугаем.

– У Барсадзе телефон есть, – возразила я. – Вандка бы звякнула. Не маленькая, должна понимать, что мы тут с ума сходим.

– Может, он ей и звякнуть не дает! Забыла, кто он? Говорила я ей – не вяжись с бандитом, застрелит когда-нибудь и не больно расстроится! Небось придушил и в Москву-реку сбросил, холера черномордая…

В Доме культуры дрожал весь второй этаж – репетиция фламенко была в разгаре. Пройдя по пустой темной галерее, мы подошли к дверям зала, из-за которых гремела гитарная музыка, и просунули носы в щель.

Огромный зал изначально предназначался для балетных занятий. Одна стена была сплошь зеркальной, и из-за этого мне показалось, что внутри находится не меньше пятидесяти танцовщиц. При беглом пересчете их оказалось двенадцать – молодых, тоненьких, в развевающихся юбках, от расцветок которых у меня зарябило в глазах. Все двенадцать яростно дробили каблуками пол, били в ладоши и запрокидывали головы под гортанное «Оле!». Стелла Суарес с сигаретой в зубах ходила вдоль стены и резкими хлопками отбивала ритм. У окна стоял высокий парень, со спины показавшийся мне похожим на Тони. Но он обернулся на скрип двери, и я увидела незнакомое лицо.

Стелла развернулась к нам всем корпусом.

– В чем дело? – Голос ее был таким же резким, как движения, с заметным акцентом. – Идет репетиция!

– Стелла Эрнандовна, мы к вам… – проблеяла Катька. – Нам поговорить…

– Прием в студию окончен. Освободите зал!

– Извините, мы по делу, – вмешалась я, придав голосу тот металл, который обычно использовался при беседах со злостными неплательщиками. – Это касается Ванды Андреевой, она у вас работала. Мы ее подруги.

– Подруги? – густые брови Суарес насмешливо приподнялись. – А… Налоговая полиция?

– Инспекция, – кротко поправила Катька. – Понимаете, Ванда пропала… Уже неделя как нигде нету… Вы не знаете, где она?

Смуглое лицо Стеллы застыло. Она молча побарабанила пальцами по дверному косяку. Мельком я увидела удивленные рожицы танцовщиц, повернувшихся к нам.

– Хорошо. Через двадцать минут мы закончим. Подождите.

Нетерпеливым жестом Суарес указала на узенькую банкетку у стены и, сразу забыв о нас, зашагала к стайке танцовщиц.

– Никуда не годится! Что с вами сегодня? Замерзли, что ли? Все сначала! За мной пошли все вместе! Роман – работаешь со мной!

Не дожидаясь музыки, она вскинула руки над головой и пошла вперед, медленно поворачиваясь вокруг своей оси. Ей было не меньше сорока, но с первых же шагов ее танца я поняла – этим юным кукушкам можно отдыхать. Прямая спина, длинная шея, тонкие черные брови над опущенными глазами, четкие, отточенные движения делали Стеллу Суарес красавицей. Резкий взмах рук, поворот, изгиб стройного тела – и бешеная дробь каблуков.

– Оле! Пальмас! – Все двенадцать пошли за ней, как стадо молодых кобылиц. Половина огромного зала утонула в метели из красных, желтых, зеленых юбок. Высокий парень, стоявший у стены, вдруг шагнул к Стелле и, взмахнув руками, так припечатал каблуком паркет, что звук отразился от потолка. Та раскружилась волчком, пронеслась мимо, чудом не задев его лица, и дальше они танцевали вместе.

Я следила за Суарес с восхищением и легкой завистью. Было очевидно, что танец доставляет ей огромное наслаждение – несмотря на то, что она наверняка проделывала это изо дня в день почти всю жизнь. Ее лицо горело, черные глаза светились таким дикарским огнем, что делалось жутко. И как она смотрела на этого парня, который годился ей в сыновья! Как он следил за ее взглядом, предупреждал каждое движение, каждый едва заметный поворот головы! Кармен, бешеная, сумасшедшая. Которой не сорок, а семнадцать лет.

Танец окончился так же внезапно, как и начался. Стелла остановилась, и сразу замерли остальные.

– Молодец, уже лучше, – было небрежно брошено заулыбавшемуся парню. – Наташа!

Тоненькая хрупкая девочка торопливо подошла к ней.

– Следила? Смотрела? Давайте дальше сами. И не бойся каблуков. Больше силы, удар – сильнее! Работай фанданго! Пошли!

Вскоре репетиция закончилась. Девушки, смеясь и толкаясь, побежали переодеваться – мне в нос ударил крепкий запах духов и пота. Парень задержался: Стелла что-то яростно втолковывала ему, размахивая зажженной сигаретой перед самым его носом и стуча кулаком по стене. Он покорно слушал, кивал и наконец царственным жестом был отпущен с миром. Зал опустел. Гремя ведром, вошла уборщица.

– Баба Люба, я задержусь, – сурово сказала Стелла. – Не закрывайте пока.

– Как скажете, Стеллочка. – Казалось, бабка вот-вот отдаст честь, вытянувшись со шваброй во фрунт.

– Идемте.

Когда из тесной, плохо освещенной артистической выбежала последняя танцовщица, нам было указано на хлипкие стулья.

– Кофе? – предложила Суарес не терпящим возражений тоном. На столе появилась банка «Эспрессо», сахар, кипятильник, вазочка с печеньем. Стелла снова закурила и, выпустив в открытую форточку мощную струю дыма, повернулась к нам: – Так я вас слушаю.

Мы переглянулись. По лицу Катьки было отчетливо видно, что держать речь она не в состоянии.

– Ванда пропала, – осторожно сказала я. – Мы ищем ее. Вы что-нибудь знаете, Стелла Эрнандовна?

– Как пропала? – В ее голосе послышалась досада. – Куда? Вы звонили Моралесу?

– Она у него? – обрадовалась я.

– Не знаю. Я давно его не видела.

– Как? – растерялась я. – Ведь совсем недавно был концерт, в «России», кажется. Ванда танцевала в массовке, а Тони…

Суарес вдруг бросила сигарету. Резко опустилась на стул. Черные блестящие глаза уткнулись в меня почти со злостью.

– Вы в самом деле подруги? Ванда не выходит на сцену седьмой год!

Это было похуже удара пыльным мешком. С минуту я не могла выжать из себя ни слова, сидя, как дура, с открытым ртом. Катька рядом со мной пискнула: «Господи…» – и одним духом втянула в себя кофе. Тот оказался горячим, Катька выругалась, утробно икнула, и от этого звука я пришла в себя:

– Катька, с ума сошла, осторожней… Стелла Эрнандовна, но… как это? Ванда сама говорила нам… Ведь был же концерт в «России»?

– Был, – подтвердила Стелла. – У нас, у «Эстреллы». А Ванду я видела в зале. С ней был какой-то грузин, два метра ростом. За кулисы они не пришли.

– И она… за шесть лет ни разу не выступала? – глупо повторила я. – Даже в массовке?

– Нет, – жестко сказала Суарес. Сильно, по-мужски затянулась, отошла к окну, за которым сыпал снег. Мы с Катькой тупо глядели друг на дружку. Сказать нам было нечего. Со стены на нас, словно издеваясь, смотрела старая афиша ансамбля «Эстрелла»: шестнадцатилетняя Ванда в алом костюме с блестками на руках Моралеса. Странно было видеть ее улыбающейся.