том, что Он не призрак, не чувствовал прикосновения к язвам Апостола Фомы и жар от костра при Тивериадском озере? Если вы верите, что Христос воскрес, как вы можете отрицать то, что Его тело способно чувствовать, ощущать? Если вы не отрицаете этого, как вы можете использовать способность чувствовать как аргумент против учения указанных святых отцов о «воскресении первом»?

Слово «чувственный» имеет два значения: «1. Воспринимаемый органами чувств (видимый, слышимый, осязаемый, обоняемый, воспринимаемый на вкус), относящийся к такому восприятию. 2. Плотский, с сильно выраженным половым влечением» (Словарь русского языка С.И. Ожегова). И коль скоро вы заводите разговор о чувственности, то будьте добры разведите эти два значения слова «чувственный». В противном случае можно смело ставить вопрос о наличии у вас сомнения в Воскресении Христа. Вы же не можете допустить и мысли, что Христос по Воскресении (как и, естественно, до него) может предаваться каким-либо излишествам, верно? Но как вы можете допустить мысль, что святые Его по воскресении будут «предаваться самым неумеренным плотским пиршествам»? Как можно сомневаться в том, что чувственность святых Христа, по Его подобию, будет находиться в полном подчинении духу и вечно служить ему? Сказано Апостолом Иоанном Богословом: «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем. Знаем только, что, когда откроется, будем подобны Ему, потому что увидим Его, как Он есть» (1 Ин. 3:2).

Думается, разговор о «воскресении первом» и первой тысячи лет вечного Царства Христа давно назрел в Церкви… Да, митр. Макарий допустил «неточность», но и все же православность удержала его того, чтобы полностью отождествить еретический хилиазм с «хилиазмом» святоотеческим. Понятна и причина, по которой православные амилленаристы не хотят официально отказаться от «неточности» митр. Макария: равноценную замену этому «аргументу» они найти не могут. «Неточность», предложенная Дунаевым, настолько очевидна для православного сознания, что иначе, как «административными мерами», ее насадить не удастся. Хотя предложение Дунаева, судя по всему, может понравиться многим аллегористам: западное богословие «протоптало» в этом направлении широкую дорогу.

Ну, а пока «успешные выпускники» и аспиранты духовных учебных заведений, узнавая о «неточности» митр. Макария, выражают свою озабоченность и дают советы, как действовать без этого «аргумента». Вот, скажем, как среагировал на это упомянутый выше «успешный выпускник МДА»: «Сделав обзор основных трудов, касающихся истории Вселенских Соборов, можно заключить: мы не имеем указаний на осуждение хилиазма на Вселенском Соборе. Приводимый митрополитом Макарием (Булгаковым) аргумент о якобы противохилиастической вставке в Символ веры фразы "Егоже Царствию не будет конца" не имеет под собой никакой почвы и может крайне легко быть отвергнутым и опровергнутым. Маркелл Анкирский, против которого, вероятно, и были вставлены эти слова, не имел никакого отношения к учению о тысячелетнем царстве Господа на земле. Единственно возможным способом доказать осуждение хилиазма на Константинопольском Соборе 381 года является попытка "привязать" хилиазм к учению Аполлинария и аполлинариан, что само по себе является верным, и попытаться доказать осуждение Собором всех еретических заблуждений аполлинаристов, что не может не вызывать нареканий. Остается открытым вопрос, осудили ли отцы Второго Вселенского Собора учение о тысячелетнем царстве Господа на земле, или же нет»27.

В конце статьи «успешный выпускник» дал понять, что берет на вооружение «неточность» Алексея Дунаева: «Как мы видим, несмотря на то, что хилиазм не был осужден на II Вселенском Соборе, как это утверждает митрополит Макарий (Булгаков), авторитетные отцы и учителя Церкви не принимали его ни под каким видом: ни чувственный, ни духовный. Они отрицали существование самого такого тысячелетнего периода между воскресением мертвых и Страшным судом, в который могли быть возможны не только иудейские жертвоприношения, но даже духовные наслаждения»28. Логика вызывает удивление: получается, что святые отцы Церкви Ириней Лионский, Ипполит Римский, Мефодий Патарский, учившие о «тысячелетии покоя», — это не «авторитетные отцы и учителя Церкви», и как бы даже и не святые отцы. Но, похоже, логика в расчет не принимается, когда задета «честь мундира» «богословской корпорации»…

Что же касается предложения молодого аллегориста «привязать» еретический хилиазм к учению Аполлинария и аполлинариан, то оно верно. Правда, тут и «привязывать» нечего: ложная христология порождает еретический хилиазм — это вполне очевидно, и особых доказательств здесь не требуется. Об этом, к слову, писал дореволюционный церковный историк Анатолий Спасский: «Что же касается до хилиастических воззрений Аполлинария, то они могли обуславливаться не методом его экзегезиса, а богословскими основаниями всей его христологической системы, требовавшей для устранения противоречий в его учении об оправдании признания тысячелетнего земного царства Христа»29. Вот только привязать еретический хилиазм Аполлинария к учению святых отцов Церкви не получится ни при каких интеллектуальных потугах.

Итогом этого параграфа мы имеем следующее: 1) аллегористы, неофициально признав «неточность» митр. Макария, пытаются заменить ее другой «неточностью», рассчитывая при этом, по всей видимости, на «административный ресурс»; 2) никакой научности, а тем паче богословия, в новой «неточности» аллегористов нет: она лишь следствие «корпоративной солидарности» членов «богословской корпорации»; 3) идет процесс втягивания в защиту «неточности» нового поколения богословских кадров.

I.3. Амилленаризм в свете икономии

Если мы внимательно вслушаемся в доводы блаж. Августина против буквального понимания «тысячи лет», то обнаружим, что его более всего волнует вопрос стремительного распространения еретического хилиазма. Для предотвращения пагубных последствий он предлагает разрешить вопрос о буквализме, включая и святоотеческий, экзегетическими мерами, для чего и прибегает к своему толкованию 20-ой главы Апокалипсиса. То есть здесь имеет место попытка накинуть на буквализм своеобразный «экзегетический колпак», лишить «доступа света» — возможности на богословском уровне осмысливать этот вопрос в Церкви. Другими словами, положить вопрос о хилиазме под спуд, оставив его решение будущему.

Это не игнорирование учения Древней Церкви о «тысяче лет» как ожидаемой реальности духовного плана, и тем более не его отвержение, но вопрос икономии, предотвращения массового распространения еретического хилиазма. Вот как об этом, в более широком контексте, говорит сам блаж. Августин в главе семь двадцатой книги сочинения о «О граде Божием»: «Мнение это могло бы быть до некоторой степени терпимо, если бы предполагалось, что в эту субботу святые будут иметь некоторые духовные радости от присутствия Господня. Некогда и мы думали так. Но коль скоро они утверждают, что воскресшие в то время будут предаваться самым неумеренным плотским пиршествам, на которых будет столько пищи и питья, что они не только не будут соблюдать никакой умеренности, но превысят меру самого неверия, то никто, кроме плотских, никоим образом этому поверить не может. Духовные же называют их, верящих этому, греческим именем