Я вспомнила вихрастого белобрысого Данилу, совсем не похожего на свою смуглую мать. Был он нашим ровесником и раньше крутился в Риверстейне, помогая матери таскать тяжелые ивовые корзины с травами и шишками или измельчая в каменных ступках ветки. Нас, девчонок, он стеснялся, прятался за широкие юбки травницы и сверкал оттуда любопытными голубыми глазенками.

Правда, лет восемь назад, когда мальчишке исполнилось десять, наши мистрис сочли Данилку слишком взрослым, чтобы находиться в женском приюте, мол, это может повлиять на нашу нравственность, и ходить к нам мальчик перестал.

– А чем плохо в знахари?

Я слезла с кушетки, с любопытством следя за работой Данины.

– Знахари всегда нужны, особенно у нас, в Приграничье. Да и в городе тоже. Опыта наберет – может даже к лорду попасть, если повезет. А нет, так и деревенских лечить надо – то от хвороб, то от бедствий всяких.

– Так-то оно так, – неохотно согласилась травница, – токмо лучше б в кожевники… спокойнее как-то.

Данина задумалась, лицо ее снова нахмурилось, и внутренний свет пропал. Я вспомнила дошедшие до нас в прошлом году слухи о том, что казнили в Старовере двух знахарей, обвинив в колдовстве, чернокнижестве и потворствовании Зову. Казнили страшно – четвертовали, а потом сожгли и прах отвезли в Черные Земли, а это значит, что не будет тем колдунам покоя и будут вечно терзать их души чудища тех мест.

Брр…

– Данина, а это правда, что из деревни пропадают дети?

Каменный пестик вывалился из рук травницы и с сухим стуком покатился по столу. Я с интересом проследила за его перемещением и перевела взгляд на перепуганную женщину.

– Кто тебе сказал? Ох, Ветряна!

– А я подслушала, – искренне ответила я. – Так это правда?

Травница тяжело, кособоко опустилась на лавку.

– Не знаю я, что правда, Ветряна. Не знаю. Странные времена настали, темные. Поговаривают… Поговаривают, что пропадают.

– В Пустоши?

– Да, и у нас в Пустоши, и в Пычиженске пропали двое. И в Загребе… И дальше, почти у границы – тоже. И главное, с собаками охотничьими искали, мужики всю округу прочесали как гребешком – и то не нашли! И следов нет! Как испарились.

– Совсем никаких следов? Куда ж они делись?

– Вот и непонятно куда! Есть следы от дома до лесной кромки, четкие такие, и собаками взятые, и охотникам видимые, а потом – пу-уф! – и все. Как испарились детки-то!

– Как же они ночью из домов незаметно выходили? – задумчиво протянула я.

– Почему ночью? – удивилась Данина. – Средь бела дня все! Ночью-то насторожились бы, не пустили, а тут никто и внимания не обратил!

– Так это не Зов? – слишком радостно брякнула я.

Данина охнула, обмахнулась тряпкой, словно мух отгоняя. Посмотрела осуждающе.

– Да Святая Мать с тобой и духи ее верные, святые старцы! Что ты такое вслух говоришь! Еще беду накличешь! Нет, вроде не… то самое. Днем же, да и никаких признаков у деток не было.

Признаков не было. Конечно, кто ж скажет, если они и были. Ага, ищи дураков. Однако от мысли, что пропавшие дети ушли не по Зову, мне стало легче.

– Вот мало нам той напасти было, сколько бед от Зова, сколько горестей! А теперь еще и днем пропадают! Это что ж делается?

– Так, может, зверь какой? – предположила я. – Волк или медведь? Вон их сколько в лесах развелось!

– А следы? Следов-то нетути! Уж нешто охотники звериный след не распознают? Или не заметят? Нету следов!

Я снова задумалась, машинально перебирая сухие корешки. И правда странно. Куда же они подевались? Представила себе мальчишку в коротких штанишках, ботиночках и тулупчике, вот смешно он топает по деревне, водит палочкой по земле, гоняет за щекой вкусную сладкую ягоду с медом, пинает шишку. Топ-топ, на земле остаются четкие следы его ботиночек, и ему весело и не хочется возвращаться, только сладость уже заканчивается, и мамка будет ругаться, что опять он дошел до самой кромки, куда ходить нельзя, но так хочется. И вдруг…

И вдруг… Я зажмурилась, словно вот-вот увижу это «вдруг», пойму, что там произошло и куда делся розовощекий мальчишка с веточкой в руках.

– Держи свою настойку! По глоточку пей, когда сильно в сон клонит, и не больше трех глотков за раз, Ветряна!

Я встрепенулась, осоловело уставившись на травницу. Даже не сразу поняла, что это она мне в руки сует. Ах, настойка… ну да. Разочарованно запихнула склянку в карман юбки, но не забыла поблагодарить женщину.

* * *

– Чего так долго? – подскочила мне навстречу Ксеня. – Одевайся скорее, на вечерню опоздаем!

Сама она уже наматывала на волосы платок, натягивала кожух.

– Давай-давай, шевелись! Не хватало еще по пальцам получить за опоздание! Все уже ушли!

Я схватила свой тулуп, на ходу закручивая косы под платок. Выскочив, мы как раз успели пристроиться в хвост процессии, традиционно каждый вечер восхваляющей святых старцев Ордена. Раньше мы ходили вдоль всего приюта со свечами в руках, однако последние годы воск экономили и в руках послушницы несли еловые и дубовые ветви.

Даже Аристарх, гундосо распевавший псалмы во главе шествия, и арея Алфиа размахивали ветками, как и мы.

Замерзшие участники процессии, шагающие вдоль здания и размахивающие ельником, выглядели столь комично, что мы с Ксенькой захихикали, но тут же сделали серьезные, одухотворенные лица. С одухотворенностью, кажется, переборщили, потому что Алфиа покосилась на нас и взмахнула прутом. Мы вытянулись по струнке и старательно запели вслед за Аристархом. Алфиа, в отличие от Гарпии, хлыстом не владела, зато в совершенстве орудовала гибким ивовым прутом, которым с удовольствием хлестала учениц по пальцам за недостаток рвения. Да так, что руки распухали до локтей и пальцы не могли удержать на следующий день перо.

Поэтому пели мы вдохновенно.

За время, проведенное мною в каморке травницы, ночь уверенно опустилась на землю. В морозном небе мерцали синие звезды, желтая луна таращилась на нас всеми своими пятнами. Где-то в лесу, у елей, чуть хрипло и протяжно завыл волк, так четко попадая в такт с Аристархом, словно они это отрепетировали. Мы, не удержавшись, прыснули.

Алфиа сверкнула на нас глазами, но тут в ельнике волчий вой подхватили еще с десяток звериных глоток, дикая лесная песня заглушила наши испуганные голоса, Аристарх закашлялся и замолчал. Видимо, не зная, как поступить: все-таки теперь уже не понятно, кто кому подпевает. Да и распевать псалмы под волчий вой – это как-то… кощунственно!

Еще несколько зверей завыли справа и слева, создавая весьма неприятное ощущение, что нас окружают. Девчонки сбились с шага, нарушая торжественный строй, боязливо собрались в дрожащую кучу. Аристарх с Алфией тревожно озирались, не зная, что предпринять. То ли продолжить шествие, то ли плюнуть и спрятаться за каменные стены приюта. Хотелось плюнуть, желание это столь отчетливо читалось на их лицах, освещенных луной, что даже первогодки это поняли.