в мировой ракетно-ядерной войне, в которых настаивалось на том, что в случае такой войны победа над Западом возможна и необходима, а иная точка зрения расценивалась, по существу, как разоружение перед противником. На этом основании та­кие обозреватели, как Олсоп и Зорза решили, что в советской системе появились «ястребы», желающие воспрепятствовать разрядке. Они были приблизительно правы, но с той лишь поправкой, что такие «ястребы» всегда были в СССР, и что Рыбкин, и Бондаренко лишь марионетки более могущественных сил.

Уильям Скот, возражавший против такой точки зрения, ука­зывал на то, что Бондаренко является соавтором статьи вместе с одним из ведущих советских «либеральных» технократов Гвишиани, на которого мы уже неоднократно ссылались. Один факт соавторства с Гвишиани, по мнению Скота, исключал принадлежность Бондаренко к «ястребам». Ошибка Скота за­ключается в том, что как Гвишиани, так и его меньший брат Бондаренко принадлежат в ВПК, где технократия играет ве­дущую роль.

Особыми свойствами советской технократии является исклю­чительная самоуверенность, чувство того, что она — техно­кратия может по мгновению ока или мысли вершить судьбами миллионов или же тысяч людей, причем будет так насколько ей хватит воображения. Ограниченность средств, природные ограничения — все это чуждо мысли советского технократа. Он уверен в том, что ни одно из его требований не останется не удовлетворенным. Он чувствует себя богом. Александр Янов очень точно передает это чувство, хотя и приписывает его советскому рабочему, крайне угнетенному и отчужденному элементу советското общества. «Теперь рабочий, — говорит Янов, — сам становится богом. И не просто становится, но и сознает себя ботом — вот, что важно».

Художественной иллюстрацией самоощущения советското технократа являются произведения одного из бардов советской технократии писателя Михаила Колесникова, между прочим парторга московской писательской организации. Герой его кни­ги молодой технократ Алтунин за короткое время совершает молниеносную карьеру от директора сибирского завода до зам. министра. Про себя Алтунин думает то, же что «рабочий» Яно­ва: «Я творец. Я ворочаю в голове тысячами человеческих судеб. Я создаю облик не только современного производства, но и облик современного общества». В ответ на требование зам. министра дать какую-нибудь свежую идею структурного раз­вития промышленности, Алтунин немедленно генерирует идею зонирования промышленности развития восточных районов страны, от которого будто бы, как он тут же подсчитал, госу­дарство получит за 10 лет экономию в 53 млрд. рублей!!! Но дело в том, что в этих районах нет не только своей рабочей силы. Алтунин хорошо знает, что даже и существующие еще сибиряки массами покидают Сибирь. Как бы города, построен­ные для этой зонированной промышленности не оказались бы пустыми, побаивается Алтунин. Но он и здесь абсолютно уверен, что знает нужный ответ: нужно строить жилье, нужно больше платить людям, а кроме того внушить им, что работа на си­бирских заводах почему-то является романтичной. «Сибирь нужно пропагандировать!» — утверждает Алтунин, как бы забывая, что этим вот уже лет 25 и занимается советская про­паганда. Но Алтунину все легко. Он уверен, что может пере­делать природу и общество.

Если для западного технократа, в котором, конечно, есть все те же алтунинские потенции, есть реальные ограничения: кон­гресс, парламент и т. п., для Алтунина никаких ограничений, нет. Он всемогущ.

Естественно, что роль советской технократии постоянно воз­растает в связи с ростом экономики, в связи с ростом ассигно­ваний на науку. Технократия поэтому отнюдь не желает удо­влетвориться ролью простой служанки какой-либо другой силы, в том числе и армии. Со стороны технократии уже от­крыто выдвигались требования, что именно она должна стать ведущей силой общества. Пока же постоянно возрастает ее роль внутри ВПК. Однако, не исключено, что в будущем ее роль еще более повысится. У технократии есть свое лобби и внутри партии, которое так или иначе поддерживает амбиции технократии, которая впрочем на советском идеологическом жаргоне называется «интеллигенцией». В официальных пар­тийных органах уже указывается на «неизменное возрастание роли советской интеллигенции... в решении задачи комму­нистического строительства». Призывается повысить роль «интеллигенции», «ибо она аккумулятор знаний и культуры общества».

Хотелось бы также отметить, что с интересами технократии тесно связана и инфляция высшего образования в СССР.

Множество специальностей, в лучшем случае требующих курсов повышения квалификации, становятся в СССР высшим образованием. Опасность этого состоит не только в том, что столько-то и столько-то людей получило специальность, не столь нужную для народного хозяйства, а в том, что в их лице армия людей, использующих науку и технику как средство повышения своего личного социального статуса, резко уси­ливается.

§ 3. РАДИКАЛИЗМ ПРОТИВ КОНСЕРВАТИЗМА

Можно часто встретить мнение о том, что СССР как целое — консервативная, окостеневшая страна. На самом же деле, СССР одна из самых радикальных общественных систем в мире, ибо в ее основе лежат мощные производительные силы, не огра­ничиваемые экономическими регуляторами и поэтому требую­щие преобразования общественной системы, хотя вовсе не обя­зательно демократического. Вряд ли поэтому можно распро­странять на СССР концепцию азиатского способа производства. Азиатский способ производства консервативен. Он не может стремиться к перманентным преобразованиям обще­ственной системы. Перед ним стоит только одна глобальная задача, как например, регулирование водного режима крупных рек или же какие-либо крупные оборонительные стройки вро­де Китайской стены. Поскольку производительные силы древ­них обществ были статичны, эти общества, решив ту или иную строительную задачу, могли потом окостеневать сколь угодно долго.

Советское же общество живет в обстановке постоянных пре­образований. Это проявляется в различных сферах этого общества.

То, что, например, поражает в советской армии, замечает Одом, это отнюдь не ее бюрократизм, а, напротив, быстрая трансформация, как например, быстрое образование стратеги­ческих ракетных войск, быстрая перестройка флота. Это же на многих других примерах показывает Касториадис. За этим несомненно стоит динамизм советского ВПК.

Неоднократно упоминавшийся нами Федосеев, жалующийся на отсталость и косность советской науки и техники, противо­речит сам себе. Так о своей собственной, созданной им самим технике, он между прочим говорит, как о самой передовой, не имеющей равной на Западе. Он также как бы не замечает, с какой скоростью рос его собственный отдел, с какой относи­тельной легкостью было получено разрешение на строительство нового института и обращает внимание лишь на совершенно второстепенные споры о планировке помещений.

Самым радикальным итогом советского общественного раз­вития за последнее время оказалась концепция научно-техни­ческой революции (НТР). Эта концепция была заимствована в западном науковедении, но там она никогда не принимала такого глобального значения, которое приобрела в ССОР. Ее главным тезисом стало положение, что наука превращается в ведущую силу производства, да едва ли и не всего общества. Достаточно ознакомиться с формулировкой НТР Гвишиани и Микулинского: «НТР обладает относительной