самостоятельностью и внутренней логикой своего развития». Они утверж­дают, что «в отличие от всех прошлых эпох, когда люди черпа­ли новые идеи из наблюдения над природными явлениями или наталкивались на них в процессе производственной деятель­ности, теперь в 20-м веке, научные идеи рождаются преимуще­ственно в силу внутренней логики развития самой науки». Последние слова исключительно важны, ибо указывают на де­монстративный отказ от какого-либо экономического регули­рования научно-технического прогресса.

Но наряду с этим в советском обществе есть и сильное консервативное начало, не заинтересованное ни в каких пере­менах и вынужденное идти на них только под давлением обстоятельств. Это правящий партийный аппарат, пока что являющийся формальным хозяином производительных сил. Он-то и есть та самая древняя бюрократия, которая воцаря­лась после завершения великих строек древности. Всякие пере­мены опасны для ее власти, и она относится к ним крайне на­стороженно. Но положение советской партийной бюрократии крайне противоречиво, так как легитимацией ее власти явля­ется унаследованная ею радикальная идеология. Партаппарат оказывается нелепым монстром: бюрократией — формальной носительницей радикализма, что заставляет ею оправдывать все свои действия идеологией, в которую он давно не верит.

Надо, однако, иметь в виду, что партаппарат неоднороден, и интересы отдельных его частей мотут быть различны. В парт­аппарате есть отделы, по существу, не связанные с администра­тивным, бюрократическим управлением. Это прежде всего международный и идеологический отделы ЦК, смысл деятель­ности которых состоит во всемерной радикализации общества. Их поведение, их интересы могут существенно отличаться от поведения и интересов остальной части общества. Наконец, в среде самой административной бюрократии могут встретиться различные течения, склонные к радикализму, и являющиеся лобби радикальной части советского общества. Общая ситуация не представляется абсолютно детерминированной ввиду соци­альной расплывчатости всего советского общества.

Так или иначе тот, кто смотрит на советскую систему лишь как на продолжение дореволюционной общественной системы; существенно заблуждается. Можно полностью согласиться с Касториадисом, что советская система является принципиально новым явлением. Разумеется, в советской системе есть ряд преемственных элементов и, возможно, партаппарат, в том виде, в каком он сейчас существует, и является некоторым наследником старой бюрократии, как консервативная сила, но помимо этого сходства имеются глубокие различия. Аналогии советскому обществу, разумеется, в пределах разумных огра­ничений, надо искать в западных многонациональных моно­полиях, в западных военно-промышленных комплексах, ко­торые, однако, не могли уйти из-под экономического контроля общества.

§ 4. ЭКСПАНСИОНИЗМ И ИЗОЛЯЦИОНИЗМ

В соответствии с наличием радикализма и консерватизма в советском обществе, оно содержит одновременно тенденцию к экспансионизму и изоляционизму.

Ян утверждает следующее: «Хотя милитаризация советского бюрократического общества гораздо глубже, чем буржуазного американского, между капиталистическим и государственным милитаризмом имеются существенные различия». Поскольку, по мнению Яна, внутренние экономические противоречия со­ветского общества не ведут к расширению заморских рынков сбыта и якобы безусловно не ведут к эксплуатации сырья и рабочей силы в других странах, то, заключает он, советского империализма не существует. Исходя из этих ошибочных пред­положений, Ян квалифицирует советский милитаризм только как бюрократический, хотя такая составляющая в нем безу­словно есть. В самом деле бюрократический милитаризм, по существу, является изоляционистским, но Ян не видит в со­ветском милитаризме его агрессивной составляющей, которую он приписывает лишь агрессивному капиталистическому ми­литаризму.

В его глазах подобное мнение не противоречит фактическо­му расширению советской территории и сферы влияния с 1917, ибо эта экспансия, по мнению Яна, имела место не столько в результате внутренней социальной и экономической динамики советского общества, сколько из-за нацистской агрессии и аме­риканской политики холодной войны, когда СССР пришлось занять оборонительную позицию.

Итак, согласно Яну, империалистический характер советской экспансии не может быть доказан, в то же время изоляцио­нистский советский милитаризм заинтересован якобы в под­держке «статус кво» и в предотвращении войн.

Ошибка Яна не в том, что он утверждает наличие бюрокра­тического милитаризма. Он есть, но помимо него есть и крайне агрессивный милитаризм, намного более агрессивный, чем любой «капиталистический ВПК». Этот милитаризм исходит от ВПК, который оказывается могущественной политической силой внутри советской системы и имеющей сильное лобби внутри партии.

ВПК стремится стать глобальной силой, как у себя в стране, так и за ее пределами. Его развитию препятствует уже не только бюрократия, его развитию препятствуют государствен­ные границы СССР, его уже не удовлетворяют рамки совет­ского блока и даже влияние в третьем мире. Его внутренняя динамика вступает в противоречие не только с политической структурой СССР но и в противоречие со сложившейся поли­тической структурой мира. Каждая новая страна внутри со­ветского блока, каждый новый очаг военных конфликтов, где СССР принимает прямое или косвенное участие, является новым стимулом для ВПК.

Советский ВПК хочет установить контроль над всем миром. В этом его raison dêtre. В этом внутренняя логика его разви­тия. Все, что мешает его развитию, должно быть сметено с лица земли. Если ресурсы СССР в чем-то ограничены, создание глобальной мировой экономики позволит черпать ресурсы изо всего мира. В СССР уже открыто формулируется и обсуждает­ся идея создания всемирного хозяйства, как дело недалекого будущего. «Переход к коммунистической цивилизации, — го­ворят Загладин и Фролов, — является спасением человеческой цивилизации вообще».

Империализм Запада был лишь первым приближением к по­пытке глобализации всемирной экономики. Советский импе­риализм по настоящему глобален. Он требует абсолютного до­минирования. Он тотален в своих претензиях.

Вряд ли кто из западных авторов столь ярко показал экспан­сионистский характер советского милитаризма, чем Касториадис. Он представляет его «как грубую силу ради грубой силы», т. е. утверждает, что он подчинен лишь своей внутренней дина­мике. Но эта «грубая сила» является следствием политической экономии советского общества. Она объясняется характером его производительных сил. Касториадис лишь неправ в том, что недооценивает «бюрократического милитаризма» в СССР, до сих пор оказывающего сдерживающее влияние на советскую экспансию.

II. PAX SOVIETICA

Советский радикализм превратился в господствую­щую тенденцию советского общества уже в середине 60-х гг., перевесив изоляционистские тенденции пар­тийной бюрократии. Под растущим давлением ВПК в 1966 г. была впервые в истории СССР конкретно, а не абсолютно выдвинута программа глобальной по­беды в мировом масштабе. Джадсон Митчелл замечает что именно в этот период в СССР была открыто и че ко сформулирована концепция «скорого мирового господства».

«Мир и социализм неотделимы!» — утверждает официаль­ный советский лозунг. Это означает, что в мировом масштабе мир может быть достигнут только при полной победе социа­лизма. Раньше коммунистическая идеология связывала мир и социализм лишь эсхатологически. Теперь эта связь приобрела характер близкой неотвратимой возможности. Михаил Суслов, главный советский идеолог, сказал в 1971 г.: «Невиданное обо­стрение всех антагонизмов капиталистического общества де­лает революционные преобразования настоятельной необходимостью». Суслов также сказал, что «всемирный революцион­ный