— Тетя, но он был просто раздавлен этим известием. Что толку, если мы оба будем страдать?

И опять Марион не сразу нашлась, что ответить. Она обняла Патрицию и отвела рыжую прядь с ее лица.

— Девочка моя, ты такая красавица. Ты должна быть счастлива. В твоем возрасте ты должна вовсю наслаждаться жизнью, а не сидеть в пыльном магазине с такой старой перечницей, как я.

Патриция улыбнулась, чувствуя непреходящую нежность к тетушке, которая, не колеблясь, приняла ее в свой дом, когда Густав бросил ее, к тетушке, которая дала ей не только крышу над головой, но и возможность неплохого заработка, когда в этом возникла нужда. Когда Патриции было особенно трудно, Марион, не задумываясь, бросалась ей на выручку. И именно Марион была рядом с ней в больнице, именно она держала ее за руку в ту ночь, когда Патриция потеряла своего долгожданного ребенка.

— Никакая ты не старая! — искренне возмутилась Патриция. — Ты еще дашь фору некоторым молодым! А что касается счастья… Первые годы жизни с Густавом я была счастлива. По-настоящему.

Воспоминания об уже забытых было моментах этой беспечной и счастливой жизни заставили ее щеки немного окраситься.

— Какой же он дурак! — с отвращением заявила тетя. — Я это говорила пять лет назад, да и сейчас не устану повторять. Он имеет хоть малейшее представление о том, что же он потерял?!

Кажется, уже недалеко. Густав притормозил на обочине, чтобы еще раз взглянуть на карту. Убедившись, что не сбился с дороги, он опустил стекло и с удовольствием вдохнул свежий деревенский воздух. Теплая погода еще держалась, но уже явственно чувствовалось приближение осени. Листья начали желтеть и опадать, столбик термометра опустился, но сейчас это только радовало Густава. Освежающая прохлада помогала ему здраво мыслить.

Он вытащил из нагрудного кармана старую затертую фотографию, сделанную много лет назад, когда они с Патрицией только познакомились. Это было в Париже. На фотографии была запечатлена смеющаяся Патриция на фоне Эйфелевой башни. Она выглядела юной и потрясающе красивой. Ветер развевал ее золотисто-рыжие волосы, ее зеленые глаза сияли словно звезды, а миленькое летнее платье подчеркивало все достоинства фигуры. Густав тогда просто не мог отвести от нее глаз, а она пыталась заплатить за обед, хотя было совершенно очевидно, что из них двоих он был явно более платежеспособен. И он вскоре понял, что именно такова была Патриция, в своей щедрости и открытости не знающая меры. Густаву казалось, что до встречи с ней он жил в потемках, не видя солнечного света. Она принесла в его жизнь радость и счастье. Тот день, когда он ушел от нее, был самым черным днем в его жизни. Самым черным… До того, как он узнал о ребенке.

Одно воспоминание об этом отдалось болью в сердце. Глубоко вздохнув, Густав положил фотографию на соседнее сиденье, завел мотор и направил свой серебристый «мерседес» на проселочную дорогу. Между его бровями пролегла глубокая складка. Если он правильно все рассчитал, то он прибудет в тихий городок, в котором жила Патриция, к обеду. Там он поселится в местной гостинице и отправится на поиски антикварного магазинчика, которым заправляет Марион Вильямс. Хочет Патриция этого или нет, но ей придется его выслушать. Густав тешил себя надеждой, что Патриция или ее тетя не закроют дверь перед его носом, не дав ему ни малейшей возможности высказать все то, что наболело.

— Знаете что, мистер Батергейм! Вы можете говорить, что вам угодно, но у меня нет ни малейшего желания сообщать вам, где сейчас находится Патриция. Я уже имела глупость помочь вам несколько дней назад, и с тех пор ее будто подменили. Она настолько подавлена, что я опасаюсь за ее здоровье. А ей и так было нелегко пережить разрыв ваших отношений и потерю ребенка.

— Почему же никто не сообщил мне о ребенке? Почему вы этого не сделали? Как муж Патриции, я имел право знать о том, что она беременна!

Густав мерил магазинчик шагами, еле сдерживая гнев. К счастью, в этот день у Марион не было посетителей. Густав был согласен признать, что был в чем-то не прав. Он даже не винил Патрицию за то, что она скрыла от него свою беременность. Но ее тетя — ее единственная родственница… Почему она не связалась с ним, когда он был так нужен Патриции в час испытаний?

Марион ощетинилась словно еж. Ее длинные топазовые сережки угрожающе зазвенели, когда она невозмутимо скрестила руки на груди и в упор посмотрела на разгневанного мужчину в дорогом костюме, имеющего явный физический перевес перед ней. Его синие глаза метали такие молнии, что он бы в два счета ослепил любую другую женщину. Но не на ту напал! Марион встречала и не таких типов. Она, словно львица, стояла на страже интересов своей драгоценной племянницы.

Никакие запугивания или просьбы не могли разубедить ее в том, что в данный момент Патриции следует держаться подальше от этого человека. Конечно, она не думала, что этот высокомерный Батергейм опустится до умоляющего тона, но даже это не тронуло бы ее сердце.

— Позвольте вам напомнить, что вы отказались от всех ваших прав, когда бессердечно бросили ее пять лет назад, как будто она ничего для вас не значила! Бросили, зная, что родители девочки погибли и у нее никого больше нет в целом мире! Вы не можете отрицать, что поставили ваши честолюбивые планы выше отношений с женой. Как вам не стыдно! Вы обманом женили Патрицию на себе!

— Обманом? Что вы такое несете?!

— Конечно же, обманом! Вам вовсе не нужна была жена. Вам следовало знать, что для вас на первом месте всегда останется работа, так зачем же было забивать девушке голову романтическими бреднями? Она такая доверчивая, Густав. Она продолжала верить вам, хотя вы сто раз подводили ее, оставляли одну с ее проблемами. Я-то знаю, сколько раз это было, — она столько раз плакала у телефона, разговаривая со мной! Она говорила: «Ему же не всегда нужно будет столько работать. Однажды мы с Густавом поедем куда-нибудь вместе». Да она была готова целовать землю, по которой вы ходили, не знаю уж, что такого она в вас нашла. И что в результате она получила? Молчите? Вот то-то и оно!

Марион перевела дух и затем продолжила:

— Вы даже не дали ей ни малейшего шанса на примирение. Я не совсем поняла, что там такое у вас произошло, но что я знаю точно, так это то, что вы разбили сердце моей девочке. А когда она еще потеряла этого долгожданного, страстно любимого ребенка… Лучшее, что вы можете сделать сейчас, это уйти и больше здесь не появляться. У вас, по-моему, это получается просто превосходно.

Густав пытался убедить себя, что он заслужил тот гневный нагоняй, который ему устроила Марион, но это ему не вполне удавалось. Гнев требовал выхода. Эта резкая на язык особа заявляет, будто он расчетливо и обдуманно бросил Патрицию, хотя все было вовсе не так. Он видеть не мог, как страдает его прелестная жена, но понятия не имел, что же сделать, чтобы хоть как-то наладить их отношения. У них были разные приоритеты, и с каждым днем пропасть между ними только углублялась.

Быстро разрастающееся агентство требовало его ежедневного присутствия в офисе, о чем он мог сожалеть, но поделать с этим не мог ничего. Да, теперь он понимал, что должен был уделять жене больше внимания и не оставлять ее одну. Он уговаривал себя, что она немножко потерпит, пока дело не пойдет на лад, а потом придет время, когда у них будет возможность быть вместе, завести детей. Однажды он компенсирует ей все те годы, которые она потеряла, ожидая его. Однажды он подарит ей все, чего она хочет… Но это однажды, к сожалению, так и не пришло. Да, его агентство сейчас — одно из самых процветающих в Америке, но он потерял женщину, которую любил, потерял задолго до того, когда навсегда ушел от нее, хлопнув дверью.