– Изверг.

– Ладно, что было, то прошло.

– Сильно он меня изуродовал?

– Я же спросила, что болит.

– Ничего, тела не чувствую, будто нет его.

– Это исправим. Главное, что кости и голова целы. А вот и муженек твой. Он за водой бегал.

– Видеть его не могу.

– Пройдет. Нам, бабам, не привыкать.

Алексей налил в чугунок воды из деревянного ведра, поставил в печь, где еще тлели угли, вышел из кута, встал у занавеси и сказал:

– Нагреется быстро.

– Мне нужно чистое тряпье, чтобы на лоскуты порвать.

– Гляну в сундук. Катька лучше знает, где что лежит.

– Там сверток холста, – проговорила женщина.

– Слыхал?

– Слыхал, а как резать-то?

– Лоскуты должны быть примерно с ладонь, не шире.

Лешка занялся нарезкой своеобразных бинтов.

– Николай, глянь воду, – сказала Ольга.

– Сейчас. Теплая, рука терпит.

– Давай сюда.

Николай поднес чугунок. Алексей подал первые лоскуты.

Ольга обтерла тело Екатерины, смыла кровь и взялась за рваные раны. Она осторожно покрывала их мазью, тут же делала перевязку. Спустя час знахарка поднялась со скамьи. Екатерина представляла собой мумию, обмотанную лоскутами ткани.

Глаза, полные боли, смотрели на знахарку, разбитые губы шептали:

– Дитя посмотри, Оля. Что-то долго молчит.

– Спит крепко, вот и молчит. Все, что надо, я сделала. Теперь тебе, Катька, нужно спокойно отлежаться. Через два дня сниму повязки, поглядим, как раны.

– Не уходи, Оля, – попросила Екатерина.

– У меня, Катя, свои детишки дома одни. Проснутся, увидят, что нет родителей, испугаются.

– Тогда пусть хоть Никола останется.

– Ты, Катька, не бойся, – сказал тот. – Лешка тебя теперь пальцем не тронет. Напротив, ухаживать будет.

– Не нужны мне его ухаживания. Ненавижу!..

– Перестань. Всяко в жизни случается. А мы пойдем. Не бойся. Выздоравливай.

Николай повернулся к Рыбанову и сказал:

– Проводи до улицы.

– Да-да, конечно. Мне и самому еще поговорить с вами надо.

– Поговорим.

Грудовы и Алексей вышли на улицу.

Рыбанов схватил Николая за руку.

– Никола, Ольга, прошу, никому не говорите о случившемся. А то прознает староста Кирьян, в момент доложится уездному полицейскому исправнику и становые приставы заберут меня.

– Испугался? – Ольга брезгливо посмотрела на тщедушного мужичонку. – А когда жену забивал, не боялся?

– Да сколько говорить, затмение какое-то нашло. Не понимал, что творю.

– Ладно, – сказал Николай. – Мы никому о твоих делах не скажем. Но и ты гляди, Лешка! Коли еще раз без вины тронешь бабу, не обижайся. Сам Кирьяну доложу. Понял?

– Понял, спасибо.

– И найди, что родне сказать.

– Насчет чего?

– Насчет того, почему на похоронах деда Ефрема жены твоей не будет. Или поведешь ее избитой?

– Придумаю чего-нибудь.

– Думай. За дитем да за Катькой смотри.

– Станет вдруг плохо, зови немедля, – заявила Ольга.

– А что, ей может хуже стать?

– Не должно, но кто знает.

– Спасибо вам. Коли помощь какая потребуется, я завсегда…

Николай усмехнулся:

– Ты изгородь свою поправь, помощник.

– Сделаю, Никола, вот те крест.

– Ты креститься-то не спеши. Грех отмаливай.

– Отмолю.

– Все, Лешка, пошли мы. – Грудовы отправились домой.

Алексей вернулся в избу, набрался храбрости, подошел к жене.

– Ты, Катерина, прости меня. Не хотел.

– Бог простит.

– Клянусь, больше пальцем не трону. Лелеять буду. Только и ты обидных слов не говори, ладно?

– Уйди!

– Видеть не хочешь?

– Не хочу. За сыном смотри.

Рыбанов вздохнул:

– Я и не знаю, как пеленать ребенка.

– Я скажу, как надо.

– Ага. Ладно. Я тут у зыбки на лавке тулуп положу и прилягу. Станет худо, скажи. Хотя Ольга обещала, что ты должна на поправку пойти.

– Ты пред тем как ложиться, соломы чистой принеси да набросай по полу. Пусть кровь впитает, а то, не дай бог, зайдет кто из твоих родственников или соседей.

– Сейчас, Катя, сделаю.

Екатерина отвернулась к стене. Онемение постепенно проходило. Она уже чувствовала ноги, руки, часть лица. Раны, обмазанные мазями, болели не так чтобы сильно, терпимо. А вот в голове словно кто-то изнутри молотком бил.

Екатерина терпела. За свою недолгую, но трудную жизнь она научилась терпеть боль и унижения. Однако женщина не умела прощать. Ненависть к мужу помогала ей переносить страдания. Она незаметно для себя забылась. Подействовала снотворная настойка, данная ей Ольгой.

Алексей навел в избе порядок, стараясь не шуметь, не разбудить жену и сына. Он бросил на лавку тулуп и лег на него, когда за оконцем уже забрезжил рассвет.

А потом на округу обрушился дождь. Сначала сильный, ливневый, от которого единственная улица деревни покрылась лужами. Затем он поутих, но не прекратился, стал мелким, по-осеннему нудным.

Поутру не выспавшийся как следует Николай Грудов пошел к своему товарищу Колбину. Дождь смешал все их планы. Работы пришлось отложить.

Николай застал Илью на крыльце.

– Здорово!

– И тебе здравствовать, Никола!

– Денек-то сегодня какой, а? И не сказать, что весна.

– Пущай землю польет.

– А ты чего в Сарду лошадь не повел?

– К кому, Никола? Кузнец-то здесь, в Ютеше?!

– Я и забыл, что он муж дочери покойного Ефрема. Они теперь к похоронам готовятся.

– Да.

– А скажи, Никола, чего это вы с женой да Лешкой Рыбановым ночью по деревне шастали?

– Откуда знаешь?

– По нужде выходил и видел, как вы гурьбой к избе Лешки подались. Или случилось что?

– Да так, пустяки.

– Нет, Никола, так просто да еще ночью Лешка к вам не прибежал бы.

– Чего допытываешься?

– Интересно после того, что старик перед смертью напророчил.