– Благодарю вас, миссис Клей, очень мило с вашей стороны! – Его голос был глубоким, спокойным и контролируемым.

– А теперь вы с Вирджинией должны чокнуться, – настаивала миссис Клей.

Маркиз повернулся к ней. И Вирджинии пришлось поднять глаза. Она смотрела на него, смотрела в незнакомое, невероятно красивое лицо и видела в его глазах не отвращение, которое ожидала увидеть, но выражение почти циничного безразличия. Обмануться было невозможно. Она смотрела внимательно, пораженная до глубины души, потому что опасалась совсем другого.

– Ваше здоровье, Вирджиния! – услышала она слова мужа. Затем, когда она собралась ответить, то обнаружила, что комната кружится вокруг нее, свадебный торт опрокидывается. И Вирджиния поняла, что это был не торт, а деньги – золотые, сверкающие монеты. Они падали, катились, ударяли по ней, и у нее не было больше сил сопротивляться этому потоку.

Вирджиния почувствовала, что сгибается под их тяжестью, и поняла, услышав чей-то крик – ей показалось, что это ее мать, но она не была уверена, – что золото засыпало ее и убежать невозможно!

Это был звук пения птиц. Вирджиния обнаружила, что прислушивается к трелям, пытаясь отличить одну от другой. Когда-то, давным-давно, она знала каждую певчую птичку по имени.

Очень медленно, с усилием она открыла глаза. Облако красных, белых, желтых бабочек порхало на фоне ярко-голубого неба, и Вирджинию охватило ощущение очарования и счастья. Внезапно на фоне неба появилось лицо, и голос, очень мягко, однако с ноткой волнения, произнес:

– Ты пришла в себя! Вирджиния, ты очнулась!

Вирджиния попыталась заговорить, и на мгновение ей показалось, что ее горло сжато судорогой. Затем едва слышным шепотом она произнесла:

– Кто… вы?

– Я твоя тетя, Вирджиния, – тетя Илайа Мэй! Ты помнишь меня?

– Я… помню… тебя. – Слова были едва слышны. Глаза Вирджинии закрылись, и она заснула.

Через много часов, а может, и дней она вновь пришла в сознание. Птицы теперь молчали, но, когда она открыла глаза, бабочки все еще порхали вокруг, и она поняла, что это, должно быть, жаркий день. Она видела соцветия глицинии, свесившиеся через перила, насколько понимала Вирджиния, веранды, на которой она лежала. Сильная рука приподняла ее и поднесла к губам стакан.

– Выпей, Вирджиния, это пойдет тебе на пользу, – раздался голос ее тети.

Она покорно выпила. Напиток был очень вкусный, но, когда она сделала несколько глотков, стакан убрали.

– Где… я? – спросила Вирджиния, не спуская глаз с бабочек. Они, казалось, символизировали для нее нечто, что она пыталась восстановить в памяти. Или это было то, что она потеряла?

– Ты в моем доме, – ответила Илайя Мэй. – Я ухаживаю за тобой.

– Тетя… Илайа… Мэй, – заикаясь, выдавила Вирджиния. – Я… помню… теперь… Ты… сиделка. Я… была… больна?

– Да, дорогая, очень больна. Но не думаю, что ты хочешь говорить об этом сейчас, – ответила тетя. – Лежи спокойно. Немного погодя я дам тебе еще попить.

– Хочу пить… сейчас, – настаивала Вирджиния. – Мучит… жажда.

Стакан поднесли к ее губам, и Вирджиния попыталась понять, что за изумительная жидкость облегчает сухость глотки.

– М…мед! – громко произнесла она, закончив пить.

Ее тетя улыбнулась:

– И водяной кресс, и сельдерей, и другие травы и овощи.

– Овощи? – удивилась Вирджиния, но, чтобы продолжить обсуждение этой темы, требовалось слишком много усилий. – Как долго… я… нахожусь здесь?

– Давно.

Вирджиния помолчала. Затем сказала:

– Я пыталась… вспомнить. Я упала… Это был… несчастный случай?

– Не беспокойся об этом сейчас. Просто попытайся заснуть.

– У меня ощущение, будто… я спала… очень долго, – пробормотала Вирджиния и вновь погрузилась в сон, не успев произнести последнее слово.

Когда она снова проснулась, был вечер. Она находилась в доме. Занавески оказались задернуты – веселые ситцевые занавески, недорогие, но приятные. Комната небольшая, с низким потолком, и, хотя было лето, в очаге пылал огонь. Вирджиния зашевелилась, и ее тетя встала от очага и подошла к ней.

– Ты вновь проснулась, – сказала она. – Как думаешь, тебе удастся проглотить немного супу?

Вирджиния кивнула. Тетя покормила ее. Суп оказался еще вкуснее, чем медовый напиток. Расправившись с предложенной ей порцией, Вирджиния почувствовала себя не такой усталой.

– Я… рада… видеть тебя, тетя… – произнесла она, старательно подбирая слова, как будто вспоминать их было тяжело. – Я часто думала о тебе… но ты ни разу не приезжала… навестить нас… в Нью-Йорке.

Память возвращалась к Вирджинии, воскрешая давно минувшее: повышенные голоса – ее отца, рассерженного до бешенства, ее матери, также рассерженной; шум захлопнувшейся двери и фигуру тети Илайи Мэй, покидающей дом со слезами на глазах, но с решительным, непокорным видом.

– Я… помню, – вслух произнесла Вирджиния. – Ты… уехала.

– Да, дорогая, – ответила Илайа Мэй. – Я уехала, чтобы выйти замуж. Но я приехала на твою свадьбу, потому что меня попросила об этом твоя мать.

– Моя… свадьба. – Вирджиния затихла. Потом произнесла как бы про себя: – Торт… упал на меня и… и золото! У меня болела… голова. Должно быть, из-за той большой… уродливой… тиары.

– Когда ты упала, тиара покатилась по полу.

Вирджиния почувствовала, как изогнулись ее губы, потом раздался тихий дрожащий смех.

– Я всегда считала тиару до смешного бесполезной, – улыбнулась Илайа Мэй.

– Мама… называла ее… короной, – произнесла Вирджиния, и они вместе рассмеялись.

Внезапно смех замер.

– Мама! – испуганно воскликнула Вирджиния. – Она будет… сердиться на меня за то… что я заболела. Почему она… позволила мне приехать… к тебе?

Ее тетя поднялась с края постели.

– Мы поговорим об этом в другой раз, дорогая.

– Нет, сейчас, – настойчиво попросила Вирджиния. – Я хочу… знать. Она… сердится, верно?

– Не хочу волновать тебя, – нежно произнесла тетя. Илайа Мэй выглядела смущенной. – Но твоя мама не сердится, дорогая Вирджиния. Понимаешь, она умерла!

Вирджиния изумленно уставилась на тетю.

– Умерла! – произнесла она медленно. – Мне как-то не приходило в голову… что мама… умрет. Она всегда… казалась такой сильной, такой… такой несокрушимой. Так… поэтому я с… тобой?

– Да, дорогая.

Впоследствии Вирджинии казалось, что расспросы продолжались много дней. Но позднее тетя сообщила ей, что на самом деле Вирджиния проявила такое любопытство, что выяснила правду в течение двадцати четырех часов после того, как к ней вернулось сознание.