людей… то есть у нормальных машин! Хотя нормальные машины тоже без бензина не ездят. Навязался этот Жигуль на мою голову!» — подумала она, а вслух спросила:

— Где же я его возьму?

— Где, где… у Ларгуса, может, есть? Должен быть. Сходи попроси у него. Насос только не забудь. Ему, кстати, 95-й льют, хоть разок попробую, а то всё меня в чёрном теле держат, ждут, наверно, когда я заболею и умру, — вздохнул Жигуль, и фары у него начали запотевать.

«Даже сейчас только себя жалеет, — возмутилась Стася, — как можно быть таким… таким…» Она даже не могла подобрать точного слова. И пошла на парковку.

К счастью, Ларгус ещё стоял там и у него в багажнике даже оказалось полканистры бензина, которым он готов был поделиться с Жигулём.

— А Логан где? — спросил он, когда Стася, достав канистру, закрыла багажник.

— «Крокодил» его утащил, — еле слышно ответила Стася. — Кстати, он просил тебе рассказать… чтобы ты помог. Он сказал, ты знаешь, что делать.

И она с надеждой посмотрела на Ларгуса.

— Думаю, что знаю. Отправишь Кривого Руля — приходи сюда, обсудим.

Получив порцию бензина, Жигуль повеселел.

— Вот теперь я в порядке! Теперь и ехать можно. Би — и! ну пока, поехал я…

Жигуль вылез в окно и начал преспокойно спускаться, а Стася, проводив его удивлённым взглядом, вздохнула, взяла пустую канистру и отправилась к Ларгусу. Почему-то она была уверена, что он обязательно придумает, как спасти Пломбирку, и даже успокоилась.

Если бы кто-нибудь минут через пять выглянул в окно, то очень удивился бы, увидев, как две машины и маленькая девочка стоят и очень оживлённо о чем-то переговариваются. Но так получилось, что именно сейчас никто не выглянул — вот так разные невероятности всегда происходят без нашего ведома, а мы думаем, что их просто не бывает.

***

Пломбир не зря просил Стасю рассказать обо всем Ларгусу: тот знал, где находится машинная тюрьма, какие там порядки и что можно предпринять для скорейшего вызволения машины. Жигуль, несмотря на кажущееся его безразличие к судьбе Логана, тоже вызвался помочь, заявив, что без такой волшебной и умной машины в таком деле не обойтись. Втроём они придумали хитроумный план по спасению.

Им повезло — оказалось, что штрафстоянка, на которую потащили Пломбирку, находится очень близко от дома — каких-нибудь три поворота и один светофор. Поэтому встречи с инспектором можно было не опасаться и Стася могла спокойно сесть за руль Жигуля. Ларгусу же отлучиться было никак нельзя, поэтому в операции по спасению он, к сожалению для себя, не участвовал.

До штрафстоянки добрались без приключений.

Располагалась она на отшибе. С левой стороны от города её отделяла река, сзади — железнодорожная насыпь, правая сторона граничила с круговым перекрёстком. Спереди была большая асфальтированная площадка, с которой можно было выехать налево — на перекрёсток или же направо — в проезд. На этой самой площадке, возле ворот, и остался Жигуль, а Стася отправилась на поиски лазейки, без которой не бывает ни одной тюрьмы.

Штрафстоянка (или тюрьма, как называли её машины) представляла собой огромную парковку, где за высоким железным забором томилось множество автомобилей всех марок — от «жигулей» до «мерседесов». Забор был сделан из чёрных железных прутьев, расстояние между которыми не оставляло взрослому человеку никаких шансов проскользнуть внутрь. Но, к счастью, Стася не была взрослой, да и прутья не везде располагались одинаково близко друг к другу. Поэтому, походив туда-сюда вдоль забора и внимательно приглядевшись, она нашла то, что искала. С трудом протиснулась она между прутьями и оказалась в машинной тюрьме.

***

А Жигуль тем временем не просто так стоял у тюремных ворот. Они были открыты, но путь преграждал шлагбаум. Ларгус говорил, что в будке у охранника есть небольшой пульт, а на нём — зелёная кнопка, которую нужно нажать для того, чтобы этот шлагбаум поднять. Сделать это, конечно, могла только Стася. А задачей Жигуля, по их плану, было выманить из будки охранника и отвлекать его до тех пор, пока со стоянки не выедет Пломбир.

Для начала Жигуль побибикал. Потом ещё — дольше и протяжнее. Но никто на его бибиканье не отзывался. Тогда он включил свою сигнализацию, которая заорала так громко, что распугала всех местных голубей и ворон: «ви-ви-ви — чу-чу-чу — у-и — у-и — у-и — фить-фить-фить-фить — ва-у — ва-у — ва-у — ви-ви-ви — фить…». Никакого результата. Жигуль удивился. Когда он орал под окнами, все вокруг возмущались, прибегали и требовали прекратить безобразие, а здесь до его сигналов никому не было никакого дела. Надо было придумать что-то другое.

Недалеко от ворот стоял зелёный эвакуатор (или, как говорили машины, зелёный «крокодил»), погружённый в дрёму. Видно было, что он отдыхает после многих часов выискивания зазевавшихся машин по всему городу и перетаскивания их в тюрьму.

Жигуль решил привлечь внимание Крокодила.

— Ну, что стоишь спишь! — задиристо начал он, подкатившись поближе. — Много натаскал сегодня, устал, поди?

Крокодил, лениво шевельнувшись, нехотя уставил на него замасленные, как бы заплывшие жиром фары. А Жигуль продолжал:

— Эх ты, крокодилище! Фары б мои на тебя не смотрели! Недобрая ты машина, бессовестная! За бензин и масло своим же, машинам, пакостишь! Би-и на тебя!

Крокодил не отвечал. В сущности, ему было всё равно, что о нём думает какой-то Жигуль. Да хоть бы и Лексус! Вот они где все у него — в его стальной когтистой лапе! Кого захочет — утащит. И бензобак у него всегда залит до краёв и стоит он, Крокодил, всегда там, где вздумается. А эта мелюзга пусть болтает что хочет. И Крокодил снова задремал. Но Жигуль не сдавался.

— Би-и-и! — заревел он. — Как асфальт тебя только носит?! Я бы на твоём месте просто саморазобрался бы. А вообще-то… жалко тебя, дурачка. Никому ты не нужен! Только чтобы гонять тебя весь день… вот поэтому недолго вы живёте, а потом — в утиль, никто даже чинить тебя не станет, дурень ты этакий. Ох и глупая же ты машина, хе-хе…

И Жигуль захихикал, точнее, захехекал. А этого Крокодил стерпеть не мог. Он считал себя настолько выше всех остальных машин, что их ругань (к которой он привык) задевала его не больше, чем мяуканье помойной кошки. Единственное, чего он не переносил, — когда над ним смеялись или называли дураком.

— Много вас, замухрышек, развелось… — ответил он со злостью очень страшным, стальным голосом. — Вали-ка ты отсюда, пока сам в тюрьму не загремел! А