Я был уверен, что одно имя Виктора Олеговича остудит этих залетных хамов. Не их это территория! Не по понятиям этот базар! Но, нет. Это их только распалило. Они наперебой посылали Дона в разные неприличные места, называли его помойником, галахом и, что совершенно непонятно, шушарой. Я назвал их беспредельщиками и они ушли. А вечером в моей квартире на пятом этаже прострелили окна.

Я никогда раньше не видел Дона в таком состоянии. Он злился, бегал, кричал. Мне стало понятно, что Хрущ человек опасный и отвязанный. Без мозгов. Не признает ни законов, ни понятий. Воевать с ним будет сложно.

Мне усилили охрану, но мелкие пакости я получал почти каждый день. То пожар на моей заправке, то анонимные звонки жене. Не угрозы, а так, сведения о моем моральном облике.

Семью пришлось отправить на южный берег Франции, а самому жить в страхе, ожидая новых козней противника.

Наконец Дон сообщил, что ему удалось забить стрелку с ребятами Хруща. Разборка будет по полной форме, но требуется мое присутствие.

Обычно так не делают. Крыши сами должны между собой разбираться. Но эти же беспредельщики. Играют не по правилам. Захотел так Хрущ – приходится подчиняться.

Три недели назад мы встретились на пустыре за Востряковским кладбищем. У нас пять машин и у них пять. У нас взвод братков при оружии и у них.

Разборка началась вяло. Переговорщики сходились в центре круга и расходились.

Через час Дон шепнул: «Будем воевать» и сунул мне в руки автомат.

Через минуту раздался взрыв и понеслось. Стрельба, крики раненых, мат.

Я почти ничего не видел, потому что сразу бросился на землю и больно ударился грудью, навалившись на свой автомат.

Мне пришлось вскочить на ноги после крика Дона: «Окружают, Глеб! Вставай».

Я осмотрелся – и действительно, сбоку на нас бежали трое из группы Хруща. Дон стоял за моей спиной. Он поправил автомат в моих руках и заорал в самое ухо: «Стреляй! Кроши их, гадов».

Раньше я никогда не стрелял из автомата. Эта тяжелая штука начала дергаться в руках, плеваться огнем, а ствол занесло куда-то вверх и вправо. Я отбросил оружие и уставился на троицу нападавших. Двое в черных куртках упали сразу. Парень в светлой ветровке, тот, что был в центре, сделал ко мне несколько неуверенных шагов.

Никогда я не забуду его лицо с гримасой боли и упреком в мой адрес.

Не забуду я и клочки разорванной на груди ветровки и расплывающиеся вокруг них пятна крови.

Буду помнить и его руки перед падением. Он несколько раз очень странно взмахнул ими. Совсем как умирающий лебедь…»

Ракитский блаженствовал… Получилось все именно так, как он и хотел. Прежде всего, бандиты оказались очень милыми людьми и убивать его не собирались. Более того – их главный, которого все называли Доном, проявлял явное уважение к актеру как к творческой личности.

Начиналось, правда, все не самым лучшим образом.

Шкаф, чуть прихрамывая, подошел к Ракитскому, который стоял около своей машины в покорной позе «Руки вверх». Жестом ему было предложено поменять стойку и вытянуть руки перед собой. Актер моментально выполнил команду и в награду за сообразительность получил новенькие блестящие наручники, которые со звонким звуком открывающейся зажигалки «Зиппо» защелкнулись на его запястьях.

В придачу к браслетам Ракитский получил еще черную вязанную спецназовскую шапочку с прорезями для глаз. Шкаф лично натянул ее до самого актерского подбородка, но, очевидно, ошибся: прорези оказались на затылке.

Третья награда за покорность – мощный пинок в зад, который помог упаковать Ракитского на заднем сидении одной из машин. Потом была дальняя дорога и казенный дом – ночлег в подвале, обустроенном на манер камеры-одиночки: одинокий голый топчан, откидной столик, глазок в двери и параша в углу.

Но эти жизненные неудобства продлились для Ракитского всего несколько часов. Всего одну ночь. Он даже не успел испугаться.

Утром за ним пришли и повели… нет, вежливо попросили проследовать наверх к шефу.

Поднимаясь на второй этаж, Ракитский понял, что находится в шикарном загородном доме. За окном промелькнул сосновый лес, вдалеке высокий забор, а за ним просматривался соседний особняк из красного кирпича.

Перед дверью кабинета Ракитский представил, что сейчас он увидит нечто вроде Кащея в темной нише с тупыми охранниками по обе стороны и злыми собаками у ног.

Все предстало с точностью до наоборот.

Невысокий лысый симпатяга лет пятидесяти выкатился из-за письменного стола и, распахнув руки, бросился к актеру.

– Рад! Очень рад вас видеть, Сергей Олегович. Буквально вчера смотрел фильм с вашим участием и вдруг – такая удачная встреча… Вы хорошо переночевали?

– Сносно… В подвале.

– Как в подвале? Непорядок! Сейчас все исправим.

Хозяин оставил Ракитского стоять в центре кабинета и бросился к дверям, из-за которых выглядывал Шкаф. Разговор был тихим, но суровым. За исключением непечатной лексики Сергей услышал только две фразы: «самую лучшую комнату» и «подготовьте баньку по первому разряду».

Такое начало позволило Ракитскому приободриться. Он вошел в кабинет держа руки за спиной и стоял в центре комнаты столбом. При последних фразах шефа он принял стойку «вольно», гордо поднял голову, зафиксировал на лице легкую улыбку, а руки отправил в карманы мятых брюк.

Завершив «инструктаж» шеф плотно закрыл дверь и шустро побежал к серванту. Вначале он извлек два низких стакана с толстым дном. Потом на свет появилась нераспечатанная бутылка виски «Белая лошадь».

– Вы как предпочитаете, Сергей Олегович: чистенькую или со льдом и газировкой? Я лично – только чистую. Чудаки эти англичане. Такой чудесный напиток изобрели и сами же его придумали разбавлять. Виски с содовой, на мой вкус, это кошачья моча…

Говоря все это, шеф увлек Ракитского к окну, к мягким креслам по обе стороны от невысокого резного столика.

Перед первым тостом хозяин представился:

– Зовите меня Виктор Олегович. Если услышите кликуху «Дон» – так это тоже я. От отца она мне досталась. Он по паспорту – Олег Кошевой. Не тот, конечно. Тот не успел детей настрогать… Итак, за искусство!

Дон выпил свою порцию одним махом, налил еще и продолжил:

– С подвалом мы, Сергей, поторопились. Не сразу разобрались. Но ты и сам виноват. Зачем слежку за моими устроил? Ребята очень просто могли там на дороге кончить и в овражке прикопать.

– Я не следил, Виктор Олегович. Вернее, следил, но без злого умысла. Вроде – репетировал.

– Верно! Я так бойцам и сказал. Он, мол, артист. Мятущаяся душа. Нашло вдохновение – и поехал приятеля спасать. Кстати, этот пиротехник очень ершистый. Не соглашается с нами работать. Ты, Сережа, уговори его. Согласен?