Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она сказала, что у Мэрион Маккензи. И не особенно удивилась, когда он сказал, что никогда не слышал о ней.
— Она довольно известная писательница.
— Я не особо много читаю, — признался он.
— Я на нее вроде как равняюсь.
— Тогда, наверно, ты в предвкушении этой встречи.
— Так и есть.
Но кроме того, она нервничала, и ей требовалось что-то, чтобы отвлечься. Так получилось, что этим «что-то» оказался он. Оптимальный из возможных вариантов.
Когда она его поцеловала, главным образом чтобы заполнить затянувшееся молчание, начинавшее вызывать неловкость, он застыл на пару секунд, отдавшись ощущению, а потом стал отвечать на поцелуй.
Пока он был в душе, она просматривала свой список вопросов для интервью. (Он вежливо спросил, нет ли у нее отдельного полотенца. Она достала и протянула ему полотенце. Он сказал «спасибо».) Она просматривала список вопросов в ожидании, пока запенится кофе в корце. Первый вопрос касался того, чувствовала ли Маккензи себя мудрее сейчас, чем когда была моложе, и… Из душа все еще доносился звук льющейся воды. Она надеялась, ей не придется стучать в дверь и говорить ему поторопиться. По-видимому, нужно было выпроводить его вчера ночью. Она не сделала этого из-за разговора, состоявшегося после секса, когда они лежали, потные, в темноте, каждый, по-видимому, в своих мыслях. Неожиданно он спросил ее, сколько ей лет.
— Тридцать три, — сказала она. — Как указано в моей анкете.
Он так надолго замолчал, что она подумала, что он заснул. Но затем он заговорил.
— Ты счастлива? — спросил он.
Вопрос был серьезным, и она попыталась дать серьезный ответ.
— Что такое счастье?
— Ну, если бы тебе пришлось говорить, счастлива ты или несчастлива, — сказал он, — что бы ты сказала?
Она подумала об этом.
— Я не знаю, — сказала она.
Он снова надолго замолчал, а потом сказал:
— Ты счастлива оттого, что живешь?
На этот вопрос было легче ответить.
— Да, — сказала она. — Я счастлива, что живу.
Она позволила ему обнять себя, и так он заснул, обнимая ее, словно близкого человека, и хотя она высвободилась из его рук, она не стала будить его, потому что он спал очень тихо. Она выключила газ под кофе и подождала, пока он перестанет кипеть. В душе все еще лилась вода, так что она встала и постучала в дверь.
— Мне нужно уходить через пять минут.
Душ стих.
— Мне нужно уходить через пять минут, — повторила она.
— Окей, — раздалось в ответ.
Но она не услышала понимания в его голосе.
— Окей? — переспросила она.
Тишина.
Она вернулась в гостиную, с одного края которой располагалась кухня, и налила в чашку кофе из маленького корца. Добавила молоко и сахар. Она как раз поднимала чашку ко рту, когда заметила на полу его лиловую рубашку — она упала на пол, когда они были на диване. Она поставила чашку и отнесла рубашку в спальню, где он неспешно вытирал волосы.
— Вот твоя рубашка, — сказала она.
— Спасибо, — сказал он.
Когда впервые видишь кого-то голым, это всегда как-то возбуждает, и его нагота в эту минуту, наутро после их знакомства, по-прежнему возбуждала ее. Она почувствовала, стоя перед ним, как участился ее пульс. Взяв у нее рубашку, он на секунду удержал ее руку в своей.
— Мне нужно идти, — сказала она.
Через несколько минут он появился в гостиной, одетый и немного растерянный, словно все еще не разобрался, как попал сюда и что происходит.
— Мое такси подъедет через минуту, — сказала она.
— Окей.
Он сел на диван и стал надевать туфли.
— Куда ты направляешься? — спросил он. — В аэропорт?
— Да.
— Гуарульюс?
— Да.
— Можно мне с тобой?
Вопрос показался ей странным.
— Зачем? — спросила она и проверила, взяла ли она паспорт.
— Мне нужно туда, — сказал он. — Хорошо?
Он закончил завязывать шнурки на туфлях и сказал что-то о досмотре загрузки самолета — должно быть, грузового — и предложил оплатить половину стоимости такси. Она сказала, в этом нет необходимости.
Они молча спустились на лифте и вышли на улицу.
Ее квартира была в блеклой высотке, почти такой же, как и соседние, рядом с шоссе. Верхушки зданий терялись в облаках, и воздух заполняла осязаемая влага. У подъезда стояло такси — угольно-черная «Тойота Приус» — в каплях дождя.
Они сели с разных сторон, и она сказала водителю везти их в аэропорт.
Она подумала, что они, должно быть, похожи на пару после ссоры — по тому, как они смотрели каждый в свое окно на проплывавший мимо серый, дождливый городской пейзаж. С каждой стороны шоссе тянулись унылые склады, промышленные парки. Дорожное движение было плотным, и каждый раз, как такси замедлялось в очередной пробке или останавливалось на красный свет, она смотрела на свои часы все более нервозно.
В какой-то неуловимый момент, когда дорожное движение уплотнилось и они стали двигаться медленней, вероятность того, что она опоздает на самолет, начала обретать все бо`льшую реальность. Она безотчетно подалась вперед со своего места и вгляделась в ветровое стекло на мешанину габаритных огней впереди.
— В какое время твой рейс? — спросил пилот.
Услышав ответ, он взглянул на свои часы и сказал:
— Впритык.
— Ага, — сказала она.
Они снова застряли. Водитель вздохнул, словно извиняясь, хотя был ни при чем, и стал стучать пальцами по рулю.
— Сколько занимает перелет отсюда? — спросил пилот. — До Торонто. Девять часов?
— Скорее, десять, — сказала она.
Он кивнул.
— Ну да. Люди всегда удивляются, — сказал он, — как эта часть Северной Америки ближе, к примеру, к Москве, чем к этому городу.
Она подалась вперед между спинками сидений и спросила водителя на португальском, нет ли другой дороги в аэропорт.
Водитель пожал плечами и сказал, что можно попробовать Via dos Trabalhadores.
— Так попробуйте, — сказала она.
— У людей нет чувства географии, — сказал пилот. — Как мир связан между собой, ты понимаешь?
— Ага, — сказала она.
— Это «Канадские авиалинии»? — спросил он.
— Да.
— Какой у них самолет в этом секторе?
— Я не знаю, — сказала она.
Движение чуть рассосалось, и они оказались первыми на следующем светофоре.